Уильям Хорвуд - Тоуд-триумфатор

Теперь не повезло Нью-Йорку, но повезет Лондону, потому что мадам д'Альбер намеревается провести летний сезон там и отправляется в путь немедленно. Хотя есть сведения, что у нее в Англии личные дела и она собирается навести справки о своих родственниках, с которыми ее семья потеряла связь несколько лет назад; мы предполагаем, что за время своего визита она выполнит и ряд заказов, которые будут поступать по адресу: отель „Риц", Пикадилли».

— И ты намерен остаться сегодня с этой дамой наедине в Тоуд-Холле? — призвал Тоуда к ответу Барсук.

Никогда у Барсука не было такого сурового, угрожающего вида. Только когда он заговорил, Выдра, с такой легкостью прочитавший абзац, утомивший Барсука, понял, как плохи дела. Никогда еще миру и покою Берега Реки не угрожала такая опасность, никогда еще здесь так не пахло скандалом.

— О, пожалуйста, Барсук, не кричи и не раздражайся так, — попросил Тоуд.

— «Что значит не раздражайся»?! — прогремел разгневанный Барсук.

— Моя кузина, мадам д'Альбер, уже провела ночь здесь, со мной…

Это поразительное сообщение было встречено гробовым молчанием, потому что, если это была правда, дела обстояли еще хуже, чем они опасались. Барсук и компания оказались повержены и деморализованы, оставлены в дураках какой-то распущенной французской дамочкой, которую они и в глаза не видели!

Но Барсук был не из тех, кого такие повороты легко выбивают из седла. Там, где речь идет о правде и чести, меч его разума могуч, а дух силен.

— Значит, вы тут флиртовали в Тоуд-Холле, а теперь собираетесь заниматься тем же самым под прикрытием этих «сеансов», — сказал он, надвигаясь на Тоуда. — И ты полагаешь, что мы, твои друзья, которые столько раз помогали тебе, будем содействовать тебе в твоих непристойных отношениях с этой мадам, с этой галльской бесстыдницей, с этой…

— Я действительно провел ночь с этой дамой здесь, в Тоуд-Холле, — сказал Тоуд отнюдь не извиняющимся тоном и прибавил с шаловливой гримаской (по мнению Барсука, бесстыжей): — Но не могу сказать, что она произвела на меня впечатление достаточно сильное хотя бы для того, чтобы запомнить, как она выглядит. Да и зачем вспоминать такие незначительные подробности? Во всяком случае, тебе, Барсук, следовало бы знать, что…

— Тоуд! — закричал испуганный Барсук. — Ты бессовестно рассказываешь нам о том, что зашло уже так далеко, что дальше некуда, и называешь это «незначительным»!

— Но, Барсук, можно ли ожидать, чтобы я помнил то, что случилось, когда я был очень молод, а она еще моложе? В самом деле, об этом скорее ты должен помнить, ведь это ты был другом моего покойного отца и часто гостил в Тоуд-Холле в те годы, до моего рождения. Ты мог бы лучше меня помнить, как приезжал сюда на одну ночь мой дядюшка с кузиной Флорентиной, ныне мадам д'Альбер, когда ей было несколько месяцев от роду.

Тоуд сполна насладился этой речью, этой чудесной комбинацией раскрытой тайны, уязвленной гордости и воспоминаний о невинном детстве, уже не говоря о том, как искусно он вынудил Барсука самого вырыть себе яму. Барсук уже приготовился излить на Тоуда всю досаду за этот подлый обман, но ему помешало своевременное появление Прендергаста.

Деликатно покашливая, он внезапно вырос в дверях, ведущих из дома в зимний сад, и, дождавшись полной тишины, объявил:

— Графиня Флорентина д'Альбер-Шапелль просила передать извинения, сэр, что ее туалет продлился дольше, чем она предполагала, и потому она задержится на несколько минут.

— Ага! — воскликнул Тоуд, вскакивая на ноги. Видимо, сокрушительная победа над Барсуком подняла ему настроение и сильно ускорила выздоровление. — Передайте ей, чтобы она не спешила.

— Я передам это ее горничной, сэр, — с достоинством ответил дворецкий.

— Именно так. Когда леди почтит нас своим присутствием, подайте чай.

Дворецкий замялся, а потом сказал:

— Как прикажете, сэр, но графиня просила, чтобы чай не подавали до тех пор, пока сеанс не будет закончен. — Тут дворецкий сделал длительную паузу, чтобы продемонстрировать свое неодобрение. — Она очень на этом настаивала, сэр.

— О да, конечно, — несколько обескураженно сказал Тоуд. Он любил выпить чаю и знал, что его друзьям это тоже нравится. — Ну что ж, тогда…

Прендергаст благоразумно удалился.

Барсук, выслушав все, что было сказано, почувствовал прилив надежды и некоторое облегчение. Ясно, что дворецкому графиня не по вкусу. Хотя Барсуку и не хотелось возвращаться к войне с французами, он прекрасно знал, что, когда дело доходит до настоящей битвы, как Ватерлоо или Азенкур, далее несколько батальонов французских графинь будут совершенно бессильны против единственного взвода вышколенных английских дворецких. А в схватке один на один исход просто предрешен. Барсук, похоже, мог рассчитывать на могучего союзника в борьбе.

— Кажется, он весьма разумный малый, этот твой новый дворецкий, — сказал он.

Тоуд самодовольно просиял и подмигнул Кроту. И тут же снова принялся излагать историю найма Прендергаста, которую он уже рассказывал Кроту во всех подробностях несколько недель назад.

Почему Тоуд был доволен Прендергастом, слушатели понимали очень хорошо. А вот почему Прендергаст захотел служить дворецким у Тоуда? Но хвастливые разглагольствования были прерваны: пробило три часа и заскрипела отворяемая дверь.

— Джентльмены, графиня… Неторопливый и сдержанный доклад

Прендергаста был прерван вторжением самой гостьи, которая пролетела мимо дворецкого, не удостоив его и взглядом, и с пугающим напором устремилась на сбившихся в кучку друзей.

Что она художница, было заметно прежде всего по ее странному и дикому наряду. Первое впечатление вызывало легкий шок, и лишь немного попривыкнув, можно было разобрать подробности ее туалета. Одеяние напоминало блузу или, лучше сказать, спецовку, в каких мужчины-скульпторы обычно обтесывают камень или месят глину. В общем, все это выглядело так, как если бы полотняный чепец работницы-простолюдинки водрузили на изысканную шляпку жены преуспевающего промышленника.

«Блуза» была из тончайшего дамасского шелка, незапятнанно белого и совершенно незнакомого с глиной, масляной краской, скипидаром и грязью, без которых невозможна работа с камнем или холстом. Ее воздушность подчеркивал очень длинный, тоже белоснежный шарф, который прихотливо развевался за спиной у хозяйки подобно ветви экзотического дерева, охваченной порывом ветра. При стремительном движении дамы открылись ее щиколотки в белоснежных чулочках, а на голове красовался алый восточный тюрбан, обильно украшенный бантиками и ленточками.