Уильям Хорвуд - Сказки под ивами

И если слуги расходились по своим комнатам и принимались за дела с отличным настроением и гордые за своего хозяина, то вовсе не потому, что он раз-другой в году угощал их бокалом шампанского. Нет, дело совсем не в этом. Просто все они знали, что в сердце мистера Тоуда, несмотря на все его странности и самовлюбленность, всегда, весь год есть место Рождеству, празднику, которым он щедро делится с ними, со своими друзьями, со своей усадьбой и со всем миром.

Но больше всех был потрясен этим праздником, конечно же, Сын Морехода. Ведь это было первое настоящее Рождество в его жизни. И все-таки, с каким бы азартом он ни играл в жмурки и в прятки, время от времени остальные замечали, как какая-то грусть пробегала по его мордочке, порой задерживаясь на ней. Тогда Крысенок старался вежливо и незаметно выйти из игры и все норовил задержаться у окна, глядя куда-то вдаль — на заснеженный сад и по-зимнему медленно текущую Реку.

— Что-то не так? — обратился к нему Племянник, знавший, что с Крысенком, как и с Рэтом, лучше всего было говорить начистоту.

— Нет, все замечательно. Просто… мне очень не хватает отца. Как жаль, что его нет с нами. Рождественский камин — он рассказывал мне об этом; елка с игрушками и свечами — у него тоже была такая; вокруг веселые взрослые и дети — он помнил их всех; даже эти игры — он знал и умел играть во все из них, и даже больше.

Племянник подумал и сказал:

— Мне кажется, что он сейчас был бы счастлив видеть тебя здесь, с нами, радующимся празднику. Пусть через тебя исполнится его заветное желание — справить Рождество дома, в кругу друзей.

— Согласен, — кивнул Сын Морехода. — Он действительно был бы этому рад. И все-таки насколько было бы лучше, если бы он был сейчас с нами!

Да, Рождество не было бы Рождеством без этих грустных размышлений о потерях прошедшего года, о бедах и неурядицах. Все эти мысли нужно обязательно уложить, упорядочить и дать им отдохнуть, чтобы спокойно вспомнить удачи, победы и радости, которые и дарят нам новые надежды.

— Пойдем, — негромко позвал Сына Морехода Племянник. — Всех приглашают к столу.

Огромный банкетный стол был приготовлен еще накануне. На следующее утро его еще раз протерли чистой тряпкой, накрыли белоснежной скатертью, украсили подсвечниками, вазочками, мешочками с подарками и сервировали лучшим фарфором и серебром Тоуд-Холла. В центре возвышался изящный букет из сосновых и еловых веток, украшенных золотыми и серебряными нитями.

— В течение ближайших пяти часов мне предстоит еще не раз выступить перед вами с речью, — обратился к присутствующим Тоуд, когда все гости заняли свои места за роскошным столом. — Это мое выступление — всего лишь второе за вечер.

— Третье! — поправил Выдра.

— Если не четвертое, — тихо шепнул Крот Рэту, сидевшему на почетнейшем месте — по левую руку от хозяина дома.

— В нашем роду есть традиция: на всех праздниках мой отец, мой дед, я сам и в будущем — я надеюсь — мой дорогой Мастер Тоуд — все мы произносили и будем произносить неизменный тост — за Незваного Гостя. Место этого Гостя — по правую руку от хозяина этого дома — всегда свободно. Барсук, ты лучше других знал моего отца, обычаи и традиции этого дома. Не хочешь ли ты добавить несколько слов?

— С удовольствием, — ответил Барсук и встал с бокалом в лапе. — Я отлично помню те дни, когда отец нашего дорогого Тоуда произносил этот тост еще в старом, до пожара, Тоуд-Холле. Как и я сейчас, он тогда говорил о тех, кому в этот праздничный день некуда было пойти, кого никто не ждал, никто не приглашал к столу. О тех, чья жизнь сложилась так, что у них не оказалось семьи и друзей, или же тех, кого судьба занесла далеко от родных и близких. Вот почему мы здесь, в Тоуд-Холле, как и во всех домах, где празднуют Рождество, оставляем незанятым место Незваного Гостя, о котором каждый из нас должен подумать, прежде чем приступить к праздничному угощению. Подумать нужно и о том, что, приди к нам в дом этот Нежданный Гость, подарок от судьбы получил бы не столько он, сколько мы, сидящие здесь. И вот почему…

Как же тепло и весело горел огонь в камине Тоуд-Холла, как одобрительно, словно услышав слова Барсука, затрещали горящие дрова; как светлы и добры были физиономии тех, кто, собравшись за праздничным столом и подняв бокалы, слушал эти слова, всем сердцем готовый к ним присоединиться!

Снаружи, за стенами Тоуд-Холла, даже зимний ветер, вволю нашумевшийся и разметавший снежное покрывало по сугробам в укромных уголках, стих, не желая беспокоить тех, кто праздновал Рождество. Заиндевевшая неподвижная серая трава покрывала речной берег; недвижные, замерли голые ветви деревьев; сама Река, казалось, замерла, умерив свой неизменный хрустально звенящий бег. Стихло и замерло все!

И все-таки в Ивовых Рощах было одно живое и очень-очень одинокое существо.

Как медленно шел этот одинокий путник! Так медленно в рождественский вечер может идти только тот, кто смертельно устал и к тому же ему некуда идти. С замирающим сердцем, замерзая и голодая, он много дней пробирался сюда по заледеневшим полям и рощам, раскинувшимся к югу от плотины. Он ночевал в колючих кустах изгородей или в пустых полуразвалившихся амбарах и каждый раз, засыпая, думал о том, хватит ли у него сил и решимости продолжить путь наутро. Но он не сдался, не повернул назад и вот теперь, с трудом держась на ногах, подгоняемый одной лишь надеждой, шел вперед — голодный, замерзаний и почти отчаявшийся.

Этот путник, которому некуда было идти в такой день, добрался до Реки, до Ивовых Рощ, под сенью которых он так надеялся обрести приют и, может быть, даже найти гостеприимных друзей, но обнаружил лишь пустые, с темными окнами, дома. Пуст был дом Рэта Водяной Крысы, куда первым делом добрался уставший путник, пусто было и жилище Выдры. Рождественский венок на двери напомнил путнику о том, что это вечер большого праздника — для кого-то. Не слишком хорошо зная эти места, путник решил поискать приюта в Дремучем Лесу, и вскоре зимняя тропа привела его к дому Барсука.

— И здесь темно, — пробормотал он. — И опять — никого нет!

Тут его взгляд упал на две цепочки следов, уводивших от закрытой двери. Следы были свежими, не засыпанными снегом, и путник направился по ним, скорее чтобы просто идти куда-то, куда-то туда, куда ходят и другие, чтобы просто обрести хоть какую-то иллюзию не -одиночества.

Подойдя к Железному Мосту, путник был вынужден остановиться и передохнуть — слишком крут и труден был подъем для его усталых ног. Поглядев в темную глубину Реки, он вздохнул и стал карабкаться на Мост.