Уильям Хорвуд - Сказки под ивами

— Нет, друзья, как бы мне того ни хотелось, не могу я с вами никуда ехать. У меня на сегодня уже запланировано столько дел, сколько забот! Так что забирайте катер и плывите на здоровье куда хотите. Не поминайте лихом старину Тоуда. А мне сегодня предстоит не только разбор этого завала, но и нечто куда более серьезное: он приезжает. Сегодня.

— А я и забыл! — хлопнул себя по лбу Крот. — Точно, ты же говорил.

— Да кто приезжает-то? — Рэт явно еще не пришел в себя.

— Мастер Тоуд, — напомнил ему Крот.

— Ну да, конечно же. Тогда нам следует поторопиться. — Рэт явно не собирался засиживаться у Тоуда до приезда столь важной персоны, да и радости по этому поводу в его голосе не чувствовалось. — Слушай, Тоуд, я последний раз предлагаю: бросай все и своего этого… и давай поехали) с нами.

— Ничего-ничего, сегодня вы уж как-нибудь постарайтесь обойтись без меня, — сказал Тоуд, открывая дверь на террасу. — Рэтти, где стоит катер, ты знаешь, управляешь ты им не хуже меня… Да что там говорить — намного лучше! В общем, извините, но вам стоит поторопиться. Счастливого вам пути, а я уж здесь сам разберусь.

С этими словами Тоуд скрылся в доме, а Крот с Племянником и Водяная Крыса спустились по лужайке к причалу, где покачивался на воде паровой катер. Рэт умело запустил мотор, и вскоре катер уже уверенно шел вверх по течению к Городу. Леса по обоим берегам были словно охвачены пожаром — так сверкали на солнце раскрашенные осенью желто-красные кроны деревьев. В реке же они отражались куда более приглушенными тонами, заставляя вспомнить о спокойной гамме красок поздней осени и начала зимы.

То, что так взволновало Тоуда в тот осенний день, заботило и беспокоило его ежедневно вот уже несколько лет, с тех пор как он взял на себя опеку над своим дальним родственником — потомком графа д'Альбер-Шапелля — и принял избалованного юношу в свой дом.

Некогда беспечный Тоуд, который большую часть своей жизни не думал ни о чем, кроме собственного удовольствия, теперь постоянно беспокоился и тревожился за своего юного родственника, чье возвращение из большого путешествия по Европе ожидалось с минуты на минуту.

Разумеется, никто на берегах Реки не называл его графом, за исключением тех случаев, когда Тоуду хотелось поразить кого-либо знатностью и благородством своих родственников и знакомых. Ближайшие соседи — Крот, Рэт и Барсук — прозвали юношу «Мастер Тоуд». В этом имени они сохранили «фамильное звучание», первая же его часть представляла собой пародию на его французское произношение слова «мистер», походившего в его исполнении на «маэстро». Так они, кроме того, различали в разговоре младшего и старшего представителей семейства Тоудов. Честно говоря, поначалу Мастер Тоуд, не поняв иронии, принял свое прозвище за чистую монету, полагая, что новые знакомые величают его так из чувства глубокого почтения.

Примерно через год один из обитателей Берега Реки раскрыл юноше глаза на столь вопиющую издевку. Разразился скандал. Младший Тоуд, как раз находившийся на сложном этапе становления характера — между отрочеством и юностью, — потребовал, чтобы все до единого вновь титуловали его.

Мудрый Барсук поспешил согласиться с требованиями вспыльчивого юноши и неизменно величал его «графом». При этом он произносил титул с каким-то особенным ударением, с какой-то невероятной интонацией. Неудивительно, что вскоре это стало ранить достоинство юного Тоуда. К тому времени он уже успел полюбить Реку, Ивы и привязаться к их обитателям — ведь эти места стали для него первым по-настоящему родным домом за всю жизнь. Он был неглуп и быстро понял абсурдность попыток строить из себя невесть кого перед теми, кто так хорошо знал его и любил таким, какой он есть.

В общем, не прошло и нескольких дней, как юный подопечный Тоуда взмолился:

— Все, ребята. Я прошу, я требую, чтобы вы прекратили надо мной издеваться. Мне было бы приятно, если бы вы снова стали называть меня Мастером Тоудом — как раньше.

Кстати, к чести Мастера Тоуда, он быстро смекнул, что чем быстрее и лучше освоит английский язык, тем будет лучше для него самого. Он на глазах совершенствовался в языке и, хотя время от времени ошибался в правилах чтения и произношения и неуклюже строил самые заковыристые для иностранца англосаксонские конструкции, все больше приближался к тому, чтобы в беглом разговоре в спокойной обстановке сойти за англичанина. Только в минуты большого волнения Мастер Тоуд иногда срывался и непроизвольно переходил на родной французский язык.

Что касается изучения языка, он был очень признателен Тоуду-старшему за то, что тот направил его на учебу в одну из самых престижных и дорогих частных школ — едва ли не самую лучшую. Соседи по Реке поначалу были против таких излишеств, но, видя, как с каждым днем юноша становится все упрямее и несноснее, согласились с правотой и разумностью Тоуда.

Школа, избранная Тоудом для своего подопечного, находилась под личным монаршим покровительством. Учеба в ней стоила уйму денег. Но что это значило для Тоуда? Ровным счетом ничего, тем более что теперь, когда закончились траты, связанные с восстановлением пострадавшего несколько лет назад от пожара Тоуд-Холла, в распоряжении Тоуда вновь стала оставаться изрядная доля ежегодного дохода. Сумма, которая была целым состоянием для большинства прибрежных жителей, для Тоуда порой оказывалась пустяковой тратой, не стоившей особых переживаний.

У самого Мастера Тоуда за душой не было ни гроша. За исключением громкого титула его семья не оставила ему во Франции ничего. Его отец слыл натурой щедрой, любвеобильной, открытой, при этом он был большим оптимистом и любителем рискнуть в бизнесе. Эта комбинация качеств оказалась фатальной для семейного состояния, которое проста растаяло, как снег по весне. Жалкие остатки, принадлежавшие матери Мастера Тоуда, перекочевали вслед за ней в Австралию, ибо, овдовев, она уехала туда и вновь вышла замуж, на сей раз — за бывшего дворецкого Тоуда. Учитывая все это, можно было смело заявить, что в обозримом будущем ждать от нее материальной поддержки не приходилось. Впрочем, прав будет тот, кто предположит, что Тоуда эти обстоятельства ни на миг не смутили. Он с легкостью выкладывал огромные деньги на содержание и учебу своего молодого родственника, как раньше запросто швырялся ими, выбрасывая громадные суммы на чудачества или благородно жертвуя на нужды друзей и знакомых.