Эрвин Лазар - Джонни-бедняк и Арника

— Тогда она выйдет замуж за бродягу, бездомного оборванца, нищего, — заметно повысив голос, произнес король.

— Это слова, недостойные короля! — высокомерно воскликнули рыцари.

И тут король Эштёр закричал:

— Недостойные короля, но достойные человека! Бросить в темницу этих негодяев! Отрубить им головы!

Тут же Главный счетовод его величества начал громко считать вслух: «Один, два, три…» Король же тем временем вбежал в тронный зал, забился в дальний угол и стал там бушевать, рвать, метать, буйствовать — гнев явно проник к нему в сердце.

Рыцари же стояли посреди двора и в страхе переглядывались:

— Неужели нас теперь казнят?

— Нет, конечно. Только убирайтесь отсюда поскорее! Чтобы духа вашего здесь не было! — проговорил Первый министр его величества.

К этому времени Главный счетовод досчитал уже до трехсот тридцати трех.

Не успели придворные и глазом моргнуть, как рыцарей уже и след простыл. Когда Главный счетовод его величества досчитал до тысячи, к королю в тронный зал заглянули заглядатаи. Но король Эштёр был так разгневан, что запустил в них короной. Только при счете «пять тысяч» король Эштёр окончательно успокоился. Он вышел из тронного зала и сказал:

— Помнится, в гневе я приказал отрубить рыцарям головы. Надеюсь…

— Конечно, ваше величество, — ответил Главный министр, — мы их и пальцем не тронули. Пусть бегут, куда глаза глядят и ноги несут.

— Слава богу! — успокоился король. — Спесивые остолопы! Разве можно за таких типов отдавать мою дочь?! — Тут он посмотрел на Арнику: — Правда, дочка?

Арника улыбнулась:

— Конечно, папа.

— Это потому, что она полюбит Джонни-бедняка, да?

— Я тоже так думаю.

— А когда же наконец появится сам Джонни-бедняк?

— Сейчас, сейчас. Он уже в соседнем лесу.

Джонни-бедняк весело шагал в самой глубине Квадратно-Круглого Леса. Шагал и насвистывал. Свистел он то грустно, то весело. Все зависело от настроения.

«Я самый бедный человек на белом свете», — приходило ему на ум.

И Джонни-бедняк начинал насвистывать грустную мелодию. И правда, ведь, кроме того, что было на нем, перочинного ножа да посоха, у Джонни не было ничегошеньки.

«Но в то же время я самый богатый человек на белом свете», — размышлял дальше Джонни-бедняк.

И тут же заливался соловьем, выводил веселые трели.

И верно, Джонни был самым богатым человеком на белом свете: и лес, и голубой небосклон, и птицы на ветках, и трава вдоль тропинки, по которой он вышагивал, — все принадлежало ему. Тогда он еще веселее выводил коленца, потому что его озаряло: «Я ведь еще и самый свободный человек на белом свете. Иду куда хочу! Где захочу на траве поваляться, там и повалюсь. Никто мне не указчик. Эге-ге, да я ведь самый свободный человек на белом свете!»

Но вскоре настроение у Джонни опять падало. Внезапно ему в голову приходила мысль о том, что он самый большой раб на всем белом свете. Раб своей собственной свободы: нет у него ни друзей, ни любимой, нет даже пяди земли, где бы он мог преклонить колени и сказать самому себе: «Ну вот я и дома!»

Так брел Джонни-бедняк по Квадратно-Круглому Лесу, насвистывал, размышлял и даже не подозревал, что прямиком шагает в нашу сказку и уже ступил во владения Столикой Ведьмы. Знал бы — так бросился бы бежать сломя голову. Мы надеемся, правда, не из-за того, что он попал в нашу сказку, а из-за злой Столикой Ведьмы, хитрее и коварнее которой не найти и за семью морями и за семью лесами.

— А почему ее звали Столикой Ведьмой?

— Потому что она умела являться в ста обличьях: собаки, волка, летучей мыши, осы… Да кого хочешь, если нужно было. Не говоря уж о человеческих обличьях. Их она меняла, как иные люди — перчатки. Захочет — станет прекрасной и молодой, а надо будет, то страшной, безобразной и старой-престарой.

— А плохо быть ведьмой, правда?

— Почему же?

— Приходится всем причинять горе и печаль. А это, наверное, очень плохо. Да?

Столикая Ведьма, пригорюнившись, подпирала спиной стену собственного дома. Мучила ее одна-единственная мысль: вот-вот истекут заветные семь лет. Дело в том, что каждой ведьме полагается раз в семь лет заманить в рабство хотя бы одного человека. Причем не силой, о нет! Хитростью! Иначе вся ее колдовская сила исчезает. Так вот, у Столикой Ведьмы времени оставалось уже меньше года, а в сети к ней так никто и не попался, потому что все окрестные жители знали о Ведьме и обходили ее владения стороной, а чужих здесь, на самом краю света, и вовсе не бывало. Потому-то и грустила Столикая Ведьма у себя на крыльце.

«Ой-ёй-ёй, что со мною будет? — размышляла она. — Неужели я лишусь своих колдовских чар?»

Но в этот момент — ого! — она вдруг услышала чей-то свист, и глаза у нее заблестели от радости:

— Я буду не я, если по тропинке кто-то не идет.

И не ошиблась. Это Джонни-бедняк брел по тропинке прямо к дому Столикой Ведьмы.

— Ну, вот ты и пришел, мой миленький! — обрадовалась Столикая и тут же превратилась в дряхлую старушку на костылях и с палкой в руках.

В это время Джонни-бедняк как раз подошел к ее дому.

— Ох, ох! Сыночек дорогой, как хорошо, что ты забрел сюда, — прошамкала старушка, — помоги мне, несчастной, старой, больной женщине.

— Чем же я могу тебе помочь, бабушка? — спросил Джонни-бедняк.

— Ой, да совсем я больная, в чем только душа держится. Одной ногой уж в могиле стою, — фальшиво запричитала Столикая Ведьма, — прошу тебя, поступай ко мне в услужение.

— Видите ли, бабушка, — почесал в затылке Джонни-бедняк, — я с радостью вам помогу, но вот в услужение не пойду. Я, да будет вам известно, самый свободный человек на свете, поэтому никогда ни к кому в услужение не нанимаюсь.

При этих его словах Столикая Ведьма побледнела. «Кошачий хвост тебе в глотку! — подумала она. — Угораздило же именно самому свободному человеку на свете завернуть ко мне».

— Однако, кто бы там он ни был, все равно я просто так его не отпущу, — пробормотала она едва слышно. И заканючила: — Сынок, речь-то идет всего о трех днях. Мне и нужно-то всего-навсего три дня. Три денечка. Они пролетят — ты и глазом не успеешь моргнуть.

— Нет, — покачал головой Джонни-бедняк, — даже на минуту, даже на полминуты не пойду к тебе в услужение, ни к кому и никогда не пойду, и все тут!

— Я щедро заплачу! — не унималась Столикая Ведьма.

Тут Джонни-бедняка охватило любопытство:

— И сколько бы ты мне заплатила?

— Иди сам посмотри.

Столикая Ведьма подвела его к двери чулана и открыла ее. Оттуда хлынул такой ослепительный свет, что Джонни-бедняк невольно закрыл ладонями глаза.