Чарльз Диккенс - Волшебная сказка

Какая ты проворная! Я и сама быстрей не справилась бы.

Но на этом опасность не миновала, о нет! Добрая королева и вправду очень и надолго заболела.

Принцесса Алисия следила, чтобы семнадцать других принцев-принцессочек не ссорились; она их одевала, она их раздевала, она играла с малышом, и кипятила кастрюлю, и грела суп, и чистила плиту, и вовремя наливала лекарство, и ухаживала за королевой, и делала всё, что только могла, и хлопотала, хлопотала, хлопотала так, что из сил можно выбиться, потому что у них во дворце слуг было мало из-за того, что, во-первых, король был небогатый, и, во-вторых, прибавки у них в правлении всё не предвиделось и не предвиделось, и, в-третьих, до дня получки было ещё так далеко, что этот день еле-еле можно было разглядеть отсюда, как малюсенькую звёздочку на небе.

Ну а где же была волшебная косточка в то утро, когда королева упала без чувств? Конечно же, в кармашке у принцессы Алисии. Она уже почти вынула косточку из кармашка, чтобы привести королеву в чувство, но положила косточку на место и стала искать бутылочку с нюхательной солью.

Но когда королева в то утро пришла в себя и задремала, принцесса Алисия бегом побежала наверх, чтобы по очень большому секрету поговорить со своей самой большой подругой, которая была герцогиней, только никто, кроме принцессы, об этом не знал.

Этот очень большой секрет был секрет волшебной косточки, про которую герцогиня хорошо знала, потому что принцесса ей всё-всё рассказывала. Принцесса встала на коленки возле кроватки, на которой лежала герцогиня, парадно одетая, с широко открытыми глазами, и прошептала ей свои тайные мысли. Герцогиня улыбнулась и кивнула. И не подумать бы, что герцогиня может улыбаться и кивать, а она кивала и улыбалась, только никто, кроме принцессы, об этом не знал.

А после принцесса Алисия бегом побежала обратно вниз, чтобы посидеть возле королевы. Она часто сидела возле королевы одна, но каждый вечер, пока королева болела, они сидели там вместе с королём. И каждый вечер король искоса поглядывал на принцессу, удивляясь, почему она не притрагивается к волшебной косточке и не просит её помочь. И каждый раз, когда принцесса это замечала, она бежала наверх к герцогине, опять секретничала с ней и непременно говорила при этом: «Все думают, что дети глупые и неразумные». И герцогиня, хотя у неё были самые лучшие манеры, какие только бывают, подмигивала принцессе в ответ.

— Алисия, — сказал король однажды вечером, когда та пожелала ему спокойной ночи.

— Да, папа.

— А что с волшебной косточкой?

— Она у меня в кармашке, папа.

— А я было подумал, что ты её потеряла.

— О нет, папа.

— А не забыла ли ты о ней?

— Да нет же, папочка!

И вот как-то раз свирепый кусачий мопс из соседней парадной напал на одного крошку-принца, когда тот, возвращаясь из школы, остановился у двери.

Крошка-принц от страха совсем растерялся, попал рукой в дверное стекло и ужасно, ужасно, ужасно поранился. И когда семнадцать других принцев-принцессочек увидели, как он ужасно, ужасно, ужасно поранился, они тоже совсем растерялись от страха и разревелись так, что у всех семнадцати разом личики посинели.

Но принцесса Алисия приложила им руку к губам, всем семнадцати по очереди, и уговорила их не шуметь поблизости от больной королевы.

А после она опустила раненую руку в таз с холодной чистой водой, и все, не отрываясь, смотрели в… семнадцать умножить на два (четыре пишем, три сносим, равняется тридцати четырем) в тридцать четыре глаза! — как она проверяет, не застряли ли в руке осколочки стекла, но, к счастью, они не застряли.

А после она сказала двум крошкам принцам, крепышам-топотыжкам: «Принесите мне королевский мешок с лоскутками. Мне придётся стричь, шить, отрезать и самой всё соображать». Эти два принца раскопали королевский мешок с лоскутками и притащили его. И принцесса Алисия села на пол с большими ножницами, иголкой и ниткой, стала стричь, шить, отрезать и сама всё соображать, и сделала повязку, и наложила её, и повязка пришлась точь-в-точь впору, и, когда дело было сделано, принцесса увидела, что король, её папа, стоит в дверях и смотрит на неё.

— Алисия.

— Да, папа?

— Что ты делаешь?

— Я стригу, шью, отрезаю и сама всё соображаю, папа.

— А где твоя волшебная косточка?

— Она у меня в кармашке, папа.

— А я было подумал, уж не потеряла ли ты её?

— О нет, папа.

— А не забыла ли ты о ней?

— Да нет же, папочка!

А потом она побежала наверх к герцогине, рассказала ей про всё, что случилось, и у них снова был разговор по секрету, и герцогиня тряхнула своими льняными кудрями и засмеялась своим пухленьким ротиком.

А ещё в другой раз малыш упал с каминной полки. Семнадцать принцев-принцессочек уже привыкли падать с камина и с лестницы, потому что они давно это делали, а малыш ещё совсем не привык, и поэтому щёчка у него распухла, а под глазом сделался синяк. Он потому, бедняжка, свалился, что не был у принцессы Алисии на руках (она ведь в это время сидела на кухне у плиты в противном грязном фартучище и чистила брюкву на суп). А делала она это потому, что королевская кухарка в то утро убежала со своей единственной любовью, которая была высоченный солдат под очень большой мухой. Ну, семнадцать принцев-принцесс, которые из-за всего плакали, и тут, конечно, расплакались-разревелись. Но принцесса Алисия (которая тоже не удержалась и немножко поплакала), собравшись с духом, велела им затихнуть и не мешать королеве выздоравливать — а та уже быстро выздоравливала — и сказала: «Помолчите-ка вы все, обезьянские шалунишки, пока я осматриваю малыша!» И вот она осмотрела малыша, и оказалось, что малыш не поломал себе ничего, и она приложила холодный утюг к его бедненькому глазу, и он заснул у неё на руках.