Георгий Полонский - Медовый месяц Золушки

- Они что же, подслушивали? - спросила Золушка, но министры объяснили,что у них на такие случаи имеются специальные капсулы для ушей, только что вынутые, буквально секунду назад…

- А эту бумагу случайно не вы писали? - спросила она про послание, подброшенное в спальню. - Если да - говорите смело… принц во многом согласен с ней… вам ничего не будет.

Барон взял сиреневую бумагу, просмотрел и отказался: нет, это решительно не его стиль. Но он мог бы дознаться, если Ее Высочеству угодно, кем это писалось, кем подбрасывалось…

Принцесса сказала, что никаких дознаний ей не угодно. И что с этого часа она просит не звать ее "Высочеством", - ее нормальное имя - Золушка… На лошадином лице Прогнусси отразилось довольство этим заявлением; он что-то пометил в крохотном своем блокноте…

А Бум-Бумажо, весь взмокший и жалкий, объявил: он, написавший сотни статей - причем в самых разнообразных стилях! - он больше не в силах написать ни строчки… так что он - вне подозрений! У него не было терпения ждать их расспросов о причине такой внезапной профессиональной инвалидности, он сам предъявил эту причину: вытащил из перевязи руку. Руку… которая оказалась нечеловеческой! То была гусиная лапа, самая натуральная. Красная перепончатая гусиная лапа!

Оба Их Высочества ахнули - если не вслух, то про себя уж точно…

- И это только начало злодейства, которое чуть было не произошло, - меня всего хотели превратить в гуся! - со своей мукой и жалобой Бум-Бумажо взывал почему-то именно к принцессе…

Тут-то барон и вставил эффектно: этот ужас сотворил юнец- чужестранец, тот, о котором был его прерванный рассказ… мальчишка, задержанный с великим трудом…И заявляющий теперь одно: что он шел сюда - к Золушке и говорить желает только с ней!

- Что-то я смутно сейчас все понимаю… - призналась она. - Кто ко мне шел?

- Этот изувер! Этот посланец самого дьявола! - выкрикнул Бум-Бумажо со слезами.

Принц решил, что в такой ситуации ему не годится быть только защитником своей благоверной, ему надо быть Главой государства, Первым лицом его, а значит - объективным судьей. И он обратился к супруге так:

- Объясните нам, милая Анна-Вероника… или Золушка - это как вам больше теперь нравится… Объясните, откуда у вас такие интересные приятели. Видите, господа: я околдован был не просто девочкой из лесничества. Я был околдован тайной! Но это так, к слову…

Дорогая, сосредоточьтесь, пожалуйста… у вас отсутствующие глаза… а человек, между прочим, чуть не стал гусем! Но, господа, - по порядку! Он что - ни с того ни с сего взмахнул этой своей чудо-палочкой перед носом господина Бум-Бумажо?

Золушка не сводила глаз - сияющих глаз, нужно добавить, - с предмета, который сейчас был у Лариэля в руках.

- Я знаю эту вещь! И знаю, чья она! Да, он мой друг, этот мальчик…Жан-Поль… А его госпожа - она тоже тут? Госпожа Фея?

- Фея? - живо переспросил принц.- Так он был не один?

- Один, совершенно один, - отвечал барон Прогнусси, -. Но как удачно, что принцесса знакома и с его начальством…

- Итак?… - Лариэль всем корпусом повернулся к ней.

Принц не понял и отказывался понять, почему такая спешка, на что обида… Кто ее гнал, собственно говоря? Только те "доброжелатели", струсившие поставить свою подпись? Вот под этой сиреневой мерзостью? Но это глупо - бояться тех, кто сам по-заячьи трусит… Уж не путает ли она, не смешивает ли его с ними ?

Она молчала. Она бы сразу направилась к двери, но нужно было узнать сперва про Жан-Поля… И смущала ночная сорочка - единственное, что оставалось на ней, если скинуть сейчас охотничью куртку Лариэля…

Тем временем к ней взывал Бум-Бумажо, чуть ли не припадая к ее ночным туфлям. Умолял: ее дружок должен понять, что это жестоко - оставлять министра с гусиной лапой… Что без человеческих пальцев ему не жить, не взять пера… Он называл Золушку "очаровательной", "божественной"… он извинялся за резкие слова в адрес шалунишки- волшебника… теперь-то он понял: это всего лишь озорство… Только, право же, недоброе…

Барон Прогнусси не соглашался считать это озорством. Он требовал! Юный шутник обязан вернуть двум гвардейцам их ружья, превращенные в две ветки жасмина! Боевое оружие - не чета таким пустякам, как жасмин… это оскорбление армии, урон казне… и вообще произвол, безобразие! И еще: когда в его потасовку с гвардейцами вмешались господа Коверни и Посуле, - мальчишка, по словам барона,…склеил их! Спинами. Как сиамских близнецов! Два члена Совета Короны и в общем приличных человека оказались в смешном, унизительном, невозможном положении! Юный гость принцессы обязан немедленно прекратить этот фарс.

Принц согласился: да, это уже черт знает что… И спросил Золушку: почему ее приятель ведет себя здесь по-неприятельски?

Она сказала:

- Не знаю я, могу только гадать… Если я правильно догадалась - он защищает меня! Затем и пришел, наверное… А где он меня ждет?

Барон отвечал: такой озорник не может, само собой понятно, ждать ее у фонтана, или у театра или, например, в кондитерской… Его место, как легко догадаться, не столь удобно и приятно, но он же сам как бы напрашивался…

Язык карлика Прогнусси еще произносил что-то, а в глазах его заерзал, запрыгал, заметался страх! И в глазах Лариэля тоже… И во взгляде Бум-Бумажо…

Все они как-то сморщились - не только лицами, но, казалось, еще и телами. Дело в том, что принцесса Анна-Вероника, она же - Золушка была сейчас такой, какой не видели ее никогда: она выпрямилась, во взгляде и на щеках ее горел гнев и в руках ее была та самая палочка, запросто отобранная у принца минуту назад, а сейчас - засветившаяся вдруг, словно была прозрачной, а внутри ее пустили грозный электрический ток! Золушка скомандовала:

- А ну, отпустите мальчишку! Сию же минуту! Не то я сама превращу вас в гусей… Всех!

Трое мужчин оцепенели перед ней.

Самое печальное - что принц окончательно терял лицо в эти минуты. Заговорил жалкой скороговоркой, какой ни разу от него не слышали прежде. Не сводя глаз с палочки, напоминал о любви… Удивлялся: куда ж она вся испарилась, любовь-то? У него-то - нет, по- прежнему на своем месте… отчего ж у нее-то прошла?

Ну хорошо, он на любви уж не настаивает… но тогда пусть вспомнит о милосердии хотя бы! Принц, обращенный в гуся?! Но за что?! Несправедливо же - объединять его с врагами ее, с гонителями! Они из разного теста…

Она сняла с себя Лариэлеву куртку. Аккуратно повесила на спинку стула. Ночная сорочка больше не причиняла неловкости. Возможно, потому, что эти трое - они уже не казались мужчинами… в достаточной мере. Ее спрашивали, куда же она теперь - она отвечала: на воздух… Она отмахнулась от предложения барона вызвать сюда начальника тюрьмы, чтобы отдать ему новые распоряжения насчет юного арестанта. "Не стоит… мы уж без вас, сами…" Она пошла и по коридору вслед ей летели обещания Бум-Бумажо прославить ее в стихах, если она освободит его от гусиной лапы…