Юрий Греков - Там, на неведомых тропинках

— Морозы, заморозить ее! — заверещал Холод. Морозы бросились к Ронике, но она только засмеялась:

— Да ну вас!

Морозы потолкались вокруг Роники, но, быстро поняв, что сквозь ее шубку не пробиться, стали совещаться.

А Роника взглянула на небо и увидела, что звезды дрожат от холода — у них ведь нет шубок.

— Звезды, вам очень холодно? — спросила Роника.

— Да... да... да... — тихо прозвенели звезды.

Ронике стало их жалко-жалко, и она посоветовала:

— А вы попрыгайте на месте! Вот так.

Звезды удивились.

— Ну да, прыгайте! — повторила Роника и показала, как это надо делать...

Одна звезда, потом другая — сначала робко, потом все смелее запрыгали на месте. И вот весь небосвод замерцал.

В воздухе послышался легкий серебряный звон — это звезды смеялись. Им становилось все теплее, и наконец они так разогрелись, что с кончиков их лучей стали осыпаться голубоватые искорки.

— Ой, как красиво! — вскрикнула Роника. — Еще, звезды, еще!

И звезды радостно танцевали по всему небу, и все больше голубых искорок сыпалось с их лучей. Искорки, медленно кружась, опускались на землю. И Роника и не заметила, как искорки укрыли всю землю толстым пушистым ковром. А звезды все танцевали, звеня.

Если вы выйдете в зимнюю морозную ночь из дома, вы обязательно услышите этот тихий серебряный звон и увидите, как в лунном свете кружатся звездные искорки, опускаясь на землю голубыми снежинками.

Роника смеялась и радовалась, набрав в ладошку горсточку искорок, но тут проснулась мама и велела идти спать. А земля, укрытая снежно-голубым одеялом, понемножку отогрелась, ожили в ней корни цветов и трав... Наступил день.

Царь Холод, у которого, нос разболелся еще больше, разозлился окончательно.

— Убрать снег! Заморозить землю!

И Метели, схватив метелки, принялись разметать снег, добираясь до земли. Но тут налетел молодой южный ветер. Он толкнул одну тучу, другую — и те, обрадовавшись, принялись кувыркаться через голову, и с их спин посыпались на землю звездные искорки, которые ночью не успели упасть на землю и присели отдохнуть на тучи. И опять укрылась земля теплым одеялом. А ночью снова танцевали, греясь, звезды и сыпали на землю голубые снежинки. Так дни сменяли ночи, а ночи дни. Царь Холод свирепел все больше, но поделать ничего не мог.

И вот однажды утром из-за гор выкатилось румяное, набравшееся свежих сил Солнце и звонко щелкнуло царя по лбу горячим золотым пальцем:

— Катись, сосулька, восвояси!

Царь Холод вскочил, схватился за луч и отдернул руку, обжегшись. Это были уже не те лучи, что совсем недавно он легко ломал. А Солнце засмеялось и снова крикнуло:

— Ну, живо!

И понял царь Холод, что снова проиграл он бой с Солнцем, и побежал через горы и поля к себе на полюс, в ледяную пещеру, роняя по дороге слезы-сосульки... А Солнце растопило голубой звездный ковер, и ушли снежинки в землю, чтобы напоить корни деревьев и трав.

И в Стране Голубого Снега — теперь она стала называться так — снова наступило лето...

— Слушай, сколько же всякого повидал Синий Ветер! — с завистью сказал Мурашка, когда книжка умолкла.

Зучок промолчал, только вздохнул. А Мурашка, захлопнув книжку, с горечью добавил:

— А тут хоть какое бы самое завалящее путешествие совершить — и не думай!

— Ну, на воздушном шаре-то летали, — рассудительно заметил Зучок.

— Э, когда это было! — отмахнулся Мурашка.

Ни Зучок, ни Мурашка и предположить не могли, что одного из них ожидают в самом близком времени такие невероятные приключения, что и Синий Ветер мог бы позавидовать. Но, конечно, не знали они об этом, и знать не могли, и поэтому, досадливо поморщившись, разошлись по домам, чтоб снова прийти сюда, в дупло старого дуба, ровно через неделю.

Наступил понедельник, потом вторник. В общем, неделя началась, как обычно, и, как обычно в последнее время, тянулась она долго — ведь от воскресенья до воскресенья целых шесть дней! И все-таки шесть дней это не шесть лет, так что вытерпеть можно. Так рассуждал Зучок. А Мурашка злился на тех, кто выдумал такую длинную неделю — ну, чего бы ей длиться не семь, а, скажем, три или еще лучше — два дня! Ни о чем другом Мурашка уже и думать не мог, и вот во вторник на третьем уроке учитель, математики Жужелица вкатил Мурашке двойку. За что? А за что в любой школе ставят двойки? Ну, конечно, за невыученный урок...

По дороге домой Зучок долго молчал. Мурашке разговаривать охоты тоже не было: первая в жизни двойка — радости мало... Наконец Зучок, не глядя на товарища, сказал:

— Если ты еще одну двойку схватишь — пропало воскресенье.

— Что? — не понял Мурашка.

— А то, что заставят тебя и в воскресенье уроки готовить, — сказал Зучок и добавил: — И правильно заставят.

— Мурашка промолчал — что спорить? Зучок прав...

В этот вечер в Муравейнике на Мурашку надивиться не могли. И не только в этот, но и в следующий. Еще вчера он едва в книжку заглянет, как тут же объявит:

— Все. Выучил.

Теперь Мурашка просиживал над учебниками допоздна. И в первый вечер, и во второй, и в третий... И что из этого вышло? В среду Мурашка получил две пятерки, а в четверг учитель математики Жужелица не только поставил ему большую пятерку, но еще и долго хвалил. Но что самое удивительное: на этот раз Мурашка даже не заметил, как такая длиннющая неделя пролетела — будто и в самом деле в ней не семь, а всего два дня!

Не меньше Мурашки был доволен и Зучок. Он так и сказал:

— Ты молодец, Мурашка. — И добавил: — Давай сегодня попросим книжку рассказать две сказки...

Солнце едва поднялось над деревьями, как Зучок и Мурашка были уже в дупле старого дуба. Еще с вечера они сговорились прийти пораньше, чтоб книжка смогла, если согласится, рассказать две сказки — а на это ведь нужно немало времени. Зучок рассказал книжке, как прошла неделя, похвалил Мурашку и только тогда попросил:

— Может быть, ты расскажешь нам сегодня две сказки? Листья зашелестели, и в их шорохе мальчишкам послышалось:

— Хорошшшшо... Далеко на севере, среди вековых лесов, лежало огромное, заросшее камышами болото. Посреди болота на мшистых кочках кособочилась сложенная из кривых осиновых бревен избушка. Паутиной затянуло ее слепые окошки, серыми грибами поросла прогнившая крыша, а полуразвалившееся крыльцо утонуло в высоком мху. Кто сложил избушку — неизвестно. И когда сложили ее — тоже не знает никто. Может быть, построили ее люди, когда еще не было здесь болота. А когда обступили топи дом, бросили его хозяева и переселились в другое место. Непроходимая трясина, заросшая сверху зеленой ряской, предательские провалы, прикрытые гниющими камышами и осокой, преграждали дорогу к болотной избушке. Даже птицы сюда не летали.