Юрий Греков - Там, на неведомых тропинках

Наскоро попрощавшись у развилки, Мурашка еще раз напомнил:

— Значит, завтра в восемь!

— Ясное дело, — подтвердил Зучок, — как всегда...

Наутро Мурашка, наскоро перекусив, помчался к старому дубу. Но на этот раз ему пришлось ждать. Зучка — точного Зучка! — так долго, что даже надоело. А когда надоело совсем, Мурашка рассердился и, не разбирая дороги, понесся к дому Зучка, чтобы сказать ему все, что он о нем думает. Притаившись за травинкой, он тихонько свистнул, подождал, свистнул громче. И снова никто не отозвался. «Ну, Зучок, держись!» — подумал Мурашка и свистнул так, что у самого уши заболели. Хлопнула дверь. Мурашка высунулся из-за своего укрытия и тут же присел. Но было поздно. Прямо перед ним стоял не Зучок, а дядя Жук.

— Я думаю — что это за соловей тут развлекается, а это, оказывается, ты, — сказал дядя Жук.

Мурашка виновато промолчал. Дядя Жук почесал в затылке:

— Ты бы мог так целый месяц свистеть без толку.

— Почему? — удивился Мурашка. Он уже понял, что дядя Жук не сердится.

— А потому, что Зучок к бабушке уехал. На целый месяц.

Мурашка очень огорчился, так огорчился, что только спросил:

— А почему же он мне ничего не сказал?

— Да он и сам не знал. Бабушка неожиданно приехала. Утром сегодня. И тут же укатила. Зучок хотел к тебе сбегать, но не успел. Я сам собирался вечером в Муравейник — Зучок очень просил, чтобы ты не обижался.

— Да я не обижаюсь, — уныло сказал Мурашка, — до свиданья, дядя Жук. — И Мурашка поплелся куда глаза глядят. «Вот тебе и дела, — грустно размышлял Мурашка, — сначала Кузя уехал неизвестно куда, теперь Зучок... А я сиди тут один-одинешенек...»

Но не таков был Мурашка, чтобы долго унывать. И мало-помалу он приободрился, а вспомнив, что Зучок должен вернуться всего-то через месяц и все потечет по-старому, Мурашка недолго думая двинулся к старому дубу. Ведь если Зучок уехал, это вовсе не значит, что он, Мурашка, не должен ходить к книжке. Но, уже приближаясь к заветному месту, он вдруг остановился, повернул и со всех ног помчался домой. Что случилось? Ничего, просто нужно было взять карандаш и тетрадку. Зачем? А вдруг Зучок прав и книжка не станет пересказывать однажды рассказанные сказки? Что тогда? А вот что: получится, что те сказки, которые книжка расскажет Мурашке одному, Зучку уже не услышать — книжка повторять не станет. Мурашка вообще-то надеялся, что если хорошенько попросить — перескажет, ну а вдруг Зучок все-таки прав — и книжка просто не умеет повторять?

В общем, через час Мурашка уже сидел в дупле старого дуба, старательно водя карандашом в тетрадке. А книжка, как будто зная, что слушатель ее может не поспеть, рассказывала медленно, чуть растягивая слова:

— Высоки и суровы Карпаты. В белые облака уходят они своими вершинами. На склонах их, поросших сочной травой, пасут овец пастухи. В лесах, которыми, как поясом, подпоясались горы, живут дровосеки. Рубят лес дровосеки, вяжут бревна в плоты и спускают их вниз по горным рекам в долины. А там раскинулись зеленые виноградники, золотистые полоски пшеницы, рассыпались у подножья гор белые хатки-мазанки. «Привольно и весело, должно быть, живется здесь», — подумал бы каждый, впервые взглянув с высоты гор на страну, раскинувшуюся у их подножья.

Но только издалека могло показаться так. Одинаково жилось крестьянину везде — в Карпатах и в Кодрах, в земле украинской и в других землях одинаково гнул он спину на помещика и богатея от зари до зари. И одна им была защита — храбрые гайдуки. Разные дороги привели их в лес. Одни из-под турок бежали, из дунайской земли, другие из сел разоренных. Разные дороги — судьба одна. Был меж ними один — из страны венгров. Иштван звали его. Добрый был гайдук. Сложил голову в бою с боярскими стражниками. Но это позже было. Славно рубился Иштван, но уже лучше играл на флуере. Не простой флуер был у него — сто лет ему было или двести, а может, и больше. От отца к сыну переходил флуер в роду Иштвана.

Иной раз устанут гайдуки до смерти, уходя от погони. Ноги будто каменные, сабля за пояс к земле тянет; кажется, еще шаг — и на землю повалишься. Вынет Иштван флуер, поднесет к губам — и словно смыло усталость свежей волной.

Была у Иштвана мечта: найти страну, про которую ему еще дед рассказывал. Вольно живут там люди. Нет ни богачей, ни бедняков. Красивое ремесло у людей той страны. Выращивают они чистые звезды и выпускают на небо, чтоб сияли над миром. Но никто не знал дороги туда. На каждом привале поиграет Иштван на флуере да и спросит:

— Может, поищем, други, звездную страну?

И вот однажды, дело уже поздней осенью было, тронулась дружина в дальний поход. На зиму в Кодрах оставаться нельзя было. Жить негде. Зимой в лесу далеко видно, а княжеские стражники так и рыщут. Решено было уйти в Карпатские горы, переждать зиму в пастушеских колибах, отдохнуть, подлечить раны и к весне дальше трогаться. Может, и отыщется путь в звездную страну, и научат там гайдуков, как навсегда избавиться от богачей, как сделать всех счастливыми.

Заметил ли кто из врагов или случайно наткнулись гайдуки на засаду, только окружили их уже в самых предгорьях стражники. Много их было, не счесть. Гайдуков же семеро.

На счастье, был меж ними казак — Остапом звали. Знал он Карпаты, как свою хату, что отобрал у него пан. Ущельями и тропками, только ему ведомыми, вывел он товарищей на свободную дорогу.

— Давай, хлопцы, еще немного, — говорил Остап, подбадривая отставших. Но только выбрались они на высокую полонину, как путь пересекло широкое и глубокое ущелье. От моста через пропасть осталась только одна тоненькая жердочка. Перейти невозможно. А внизу уже замелькали черные точки, их становилось все больше и больше. Настигала погоня. Спасения не было.

— Ну, что ж, братья, — сказал Остап товарищам своим, — последний бой подходит. Семеро нас. Так пусть каждый за семерых бьется — даром жизни свои не отдадим!

А черные точки все ближе и ближе, уже большими становятся. И, если хорошо приглядеться, видно, как посверкивают на солнце сабли и копья. И тоскливо стало на сердце у гайдуков — умирать не хотелось.

И тогда вытащил из-за пояса Иштван свой волшебный флуер. Поднес к губам. И метнулась в поднебесье, взмахнув могучими крылами, песня. А Иштван играл и играл. И песня подлетела к товарищам, подхватила их под руки, и легкими уверенными шагами один за другим зашагали они по тоненькой жердочке. Где-то далеко внизу клубился поток, ворочая камни. А здесь, в небесной высоте, один за другим, в обнимку с песней шагали гайдуки по невесомому мостику через бездну. Последним, все играя на флуере, перешел на другую сторону Иштван. И когда, не веря чуду, собрались гайдуки у края ущелья, на противоположной стороне показались стражники. Они остановились, совещаясь. И наконец один опасливо ступил на край жердочки. Гневно и сурово зазвучал флуер Иштвана. Рванулась вперед грозная песня, толкнула врага в грудь, и он, взмахнув руками, полетел вниз, в пропасть, ломая тоненький мостик.