Джон Толкин - Роверандом

— В действительности она никогда даже ног не замочила. Она предпочитает фамильярно похлопывать на бережку львов по загривку и восседать на пенсе, держа в руке вилку для рыбных блюд [55]. И уж конечно, из моря можно извлечь нечто гораздо большее, нежели волны.

Ну, теперь–то они заполучили Артаксеркса, и, я надеюсь, от него будет хоть какая–то польза. Правда, я полагаю, что в первые несколько лет он попытается выращивать сливы на полипах, если ему позволят, конечно. И это будет гораздо легче, чем управлять морским народом.

Ну–ну–ну! О чем бишь я?.. Разумеется, ты можешь теперь вернуться, если хочешь. Вообще–то, отбрасывая церемонии, тебе просто необходимо вернуться, и как можно скорее. Твой первый визит — к старику Саматосу. И не следуй моему дурному примеру — не забывай говорить «Пс» [56]при встрече!

Мью возвратился на следующий же день и принес новую почту — бесчисленное количество писем для Человека–на–Луне и связки газет «Иллюстрированную еженедельную прополку водорослей», «Океанские взгляды», «Русалочью почту», «Моллюск» и «Утренний всплеск». Во всех газетах были помещены (на правах исключительной публикации) совершенно одинаковые фотографии свадьбы Артаксеркса: на берегу, при полной луне, в присутствии мистера Псаматоса Псаматидеса, известного финансиста (просто титул, в знак уважения), ухмылявшегося на заднем плане. Надо сказать, качество фотографий было получше, чем в наших газетах. По крайней мере, они были цветные [57], и на них было видно, что невеста–русалка действительно очень красива (ее хвост был в пене).

Настало время прощаться. Человек–на–Луне лучился улыбкой, глядя на Роверандома. Лунный пес старался выглядеть безразличным. У самого Роверандома был слегка поджат хвост. Однако он лишь сказал:

— Счастливо, щен! Береги себя. Не приставай к лунным зайчикам, не убивай белых кроликов и не переедай за ужином!

— Сам ты щен! — отвечал лунный Ровер. — И прекращай есть брюки волшебников!

И все. Тем не менее я верю, что с тех пор он беспрерывно приставал к Человеку–на–Луне, упрашивая послать его на каникулы к Роверандому, и что тот несколько раз разрешал ему такое путешествие.

И затем Роверандом улетел с Мью, а Человек ушел в свои подвалы. А лунный пес все сидел на крыше и смотрел, пока они не скрылись из виду.

Дул ледяной ветер, срываясь с Полярной Звезды, когда они пересекли край мира, и холодная пыль водопадов обдавала их.

Путь назад давался с трудом, потому что на сей раз в магии Псаматоса не было спешки. Поэтому они рады были отдохнуть на Острове собак. Однако из–за своей все еще заколдованной величины Роверандом не получил от этого посещения особого удовольствия. Все собаки были чересчур большими и шумными и чересчур презрительно отнеслись к нему, а кости на костяных деревьях оказались слишком крупными и крепкими для его зубов.

Был рассвет послепослезавтрашнего дня, когда они, наконец, завидели вдали черные скалы дома Мью. Когда же они приземлились в бухте Псаматоса, солнце мягко грело им спины, а верхушки бугорков песка у воды уже посветлели и высохли.

Мью коротко крикнул и стукнул клювом по лежавшей на земле деревяшке. Деревяшка немедленно встала вертикально и обернулась левым ухом Псаматоса, к которому присоединилось и другое ухо, а затем, очень быстро, — и вся голова колдуна вместе с шеей.

— Эй, вы, двое, что вам угодно в это время дня? — грозно прорычал Псаматос. — Это мое лучшее время для сна!

— Мы вернулись! — произнесла чайка.

— И ты, я вижу, позволил, чтобы тебя всю дорогу тащили на спине? — сказал Псаматос, поворачиваясь к песику. — После драконьей охоты я мог бы предположить, что такой небольшой перелет для тебя — сущая ерунда.

— Извините, пожалуйста, — промолвил Роверандом, — но я оставил мои крылья там: в действительности они не принадлежат мне. И я бы предпочел снова стать обыкновенной собакой.

— О! Прекрасно. Тем не менее, надеюсь, тебе понравилось быть Роверандомом. Тебе непременно должно было это понравиться [Не исключено, что Толкин здесь намекает на еще один источник происхождения имени «Роверандом»: «Roverandom» созвучно «reverence» (ср.: «реверанс») — почтение, уважение, что в сочетании с суффиксом «dom» возможно перевести как «царство почтительности» (ср. «kingdom») — намек на то, что приключения приучили–таки Ровера быть вежливым. — Прим. пер.]. Впрочем, теперь ты снова можешь быть просто Ровером, если ты этого действительно хочешь. И, конечно, ты можешь отправляться домой и играть там своим желтым мячиком, и спать на креслах, когда представится случай, и сидеть на коленях, и вообще быть респектабельной маленькой пустолайкой.

— А как же мальчик? — спросил Ровер.

— Но я думал, ты сбежал от него, дурачок, аж на Луну, — промолвил Псаматос, делая вид, что удивлен и раздосадован, однако в одном из его знающих глаз мелькнул веселый огонек. — Я сказал: домой, и я имел в виду твой дом. Не заикайся и не возражай!

Бедный Ровер заикался, потому что пытался выговорить очень вежливое «мистер П–саматос». На это ему понадобилось некоторое время.

— П–п–пожалуйста, мистер П–п–псаматос, — наконец произнес он как можно более проникновенно, — п–п–пожалуйста, п–простите, но я снова с ним встретился, и я больше не стану убегать, и потом, ведь я действительно принадлежу ему, разве не так? П–поэтому я просто обязан вернуться к нему!

— Чушь и ерунда! Разумеется, ты не обязан и не вернешься! Ты принадлежишь той старой даме, что первой купила тебя, и вернуться должен к ней. Если бы ты знал Закон, глупая ты собачонка, тебе было бы известно, что краденое или заколдованное покупать нельзя. Мать мальчика потратила на тебя шесть пенсов, вот и все. Да и вообще, что значит какая–то встреча во сне? — заметил Псаматос, лукаво подмигнув Роверу.

— Я думал, некоторые из снов Человека–на–Луне оборачиваются правдой, — сказал маленький Ровер очень печально.

— О! Неужели? Ну, это дело Человека–на–Луне. Мое же дело — вернуть тебе прежнюю величину и отправить назад по месту принадлежности. Артаксеркс отбыл в иные сферы своего применения, так что его можно в расчет не брать. Подойди–ка сюда!

Он немного придержал Ровера, плавно провел своей жирной ручкой около его головы и — ну–ка, быстро!

Никаких изменений не произошло…

Он повторил все сначала — и снова никаких изменений…

Тут Псаматос выскочил из песка, и Ровер впервые увидел, что у него ноги, как у кролика. И он начал топать, и кататься, и поддавать ногой песок в воздух, и крушить морские раковины, и фыркать, как рассерженный морж…

И все–таки ничего не произошло!

— Что натворил волшебник водорослевый, чтоб ему волдырями с бородавками покрыться! — выругался он.