Автор неизвестен - Эпосы, мифы, легенды и сказания - Туркменские сказки об Ярты-Гулоке

А Ярты-гулок подпевал ей тоненьким голоском:

Так пели они и радовались жизни, а богатого купца попрежнему грызла злая скука.

Пускай добрый получит всё, что пожелает, а злой человек ничего не получит. Так ему и надо!

Однажды утром мать и Ярты-гулок собрались идти в поле. Они выпили по полной пиале чая с чуреком, но на блюде оставалась ещё одна лепёшка и кусок овечьего сыру, и Ярты потянулся к блюду: чурек был пышный и тёплый.

Ярты подумал: «Если чурек оставить к обеду, он зачерствеет и не будет уже таким вкусным. Лучше я его съем сейчас».

Но мать положила мальчику на плечо руку и сказала:

— Отнесём, сынок, этот чурек и сыр отцу в поле. Он сегодня поднялся до света и, наверно, проголодался.

И чурек остался лежать на блюде рядом с сыром.

Но в это время с улицы, из-за дувала, донёсся протяжный вой: «Вур-ха-ха! Вур-ха-ха-а!..»

Мать услышала эти крики и побледнела. Вскочив с кошмы, она схватила сыр вместе с тёплым чуреком и побежала к калитке.

— Апа-джан! — ухватился мальчик за полу её платья. — Зачем ты несёшь на улицу последний чурек? Ты же хотела взять его с собой в поле!

Но мать испуганно зашептала:

— Молчи, сынок. Это кричит сам порхан. Он святой, а святому все дают подаяние.

Но мальчик не отпускал её:

— А разве порхан бедный?

— Что ты, что ты! Святые бедными не бывают!

— Значит, он старый?

— Нет, он совсем не старый.

— В таком случае — он больной?

— Как ты мог только подумать это, сынок? Святость хранит его от болезней!

Так ответила старуха и побежала к калитке. Но Ярты был проворен: он добежал до калитки первым, подпрыгнул и повис на щеколде, ухватившись за неё обеими руками.

— Апа-джан! — запищал малыш. — Если порхан и здоров, и молод, зачем же ты отдаёшь ему последнюю лепёшку? Он сильнее тебя, он моложе отца и богаче всех нас троих!

Старуха рассердилась:

— В незрелом яблоке вкуса нет! — так говорят люди. Вот и ты таков, мой малыш: говоришь много, а знаешь мало! Не простой человек порхан: он — колдун! Нельзя его обижать: он рассердится и нашлёт на наш дом беду.

Мальчик не понял:

— Какую беду?

Старуха объяснила ему:

— Порхан всё может: он скажет слово — и злые духи-джинны поселятся в нашей кибитке, он скажет два — и мы умрём от болезней — и ты, и я, и старый отец. Он может поссорить нас со всеми соседями, и мы потеряем всех наших друзей в ауле. А что такое человек без друзей? Это — росток в пустыне: его сжигает солнце и некому его защитить от зноя!

Тут старуха плюнула на все четыре стороны, чтобы колдун не сглазил её за такие слова, и выбежала из калитки.

Ярты-гулок тоже выбежал вслед за матерью. Он вскочил на дувал и стал смотреть, чтО происходит на улице.

По улице шла большая толпа. Впереди толпы шёл здоровый чернобородый мужчина в длинном — до земли — балахоне из верблюжьей шерсти. На голове у него красовалась огромная чалма, а на поясе и на шее — всюду болтались пёстрые амулеты — маленькие ковровые мешочки с красными и синими кистями. Женщины и дети подбегали к колдуну и совали ему в руки подаяния — кто лепёшку, кто связку сушёной дыни, кто курицу, кто кисть винограда.

Подняв к небу свою чёрную бороду, порхан тянул во весь голос:

— Эй… эй… эй! Я в небе считаю звёзды, на земле изгоняю духов, под землёй отыскиваю потерянное! Я — гадатель, и предсказатель, и целитель болезней!

Тут Ярты увидал, что и его лепёшка исчезла в огромном мешке порхана. Он погрозил колдуну своим маленьким кулачком, спрыгнул с дувала и побежал вслед за толпой.

В самом конце улицы жил почтенный и трудолюбивый Бяшим-ага.

Колдун подошёл к его дому и стал громко стучать в ворота своей длинной палкой:

— Э-эй, Бяшим-ага! Несчастье, как чёрный ворон, сидит на твоём дувале! Если ты не хочешь, чтобы оно вошло в твой дом, дай мне сейчас же трёхнедельного ягнёнка и полмешка ячменя!

Ворота тотчас открылись, и сам хозяин вышел навстречу гостю. Он поклонился колдуну до земли и повёл гостя во двор. Толпа повалила за ними, потому что каждому хотелось посмотреть, как святой порхан будет изгонять злых духов из Бяшимова дома. Ярты-гулок тоже был тут как тут.

Хозяин расстелил посреди двора свой самый лучший ковёр. Колдун вскочил на него и стал махать руками и кружиться на месте. Он кричал изо всех своих сил, призывая на помощь добрых джиннов:

— Вур-ха-ха-а! Духи мои, живущие в долинах! Пери мои, летающие в горах! Дэвы мои, скрывающиеся в недрах земли! Сюда! Ко мне!

Он кричал всё громче и громче и кружился всё быстрее и быстрее. Он так напугал людей своим криком, что многие убежали со двора, а те, кто остался, не могли шевельнуться от страха.

— На колени! — закричал колдун страшным голосом и поднял руки над головой. — Закройте глаза! Джинны здесь! Я вижу их, они приближаются!

Люди упали на колени и зажмурились, но Ярты-гулок не зажмурился: он продолжал смотреть во все глаза, потому что ему очень хотелось увидеть добрых джиннов, которые сейчас будут драться со злыми духами, забравшимися без спроса в дом почтенного Бяшима.

— Ты здесь — предо мною, могучий всесильный джинн! — кричал порхан на весь двор. — Одной рукой поднимаешь ты горы, одним пальцем убиваешь ты человека!

Люди лежали на земле, боясь поднять глаза на страшного джинна, но Ярты-гулок, сколько ни смотрел, ничего не видел, хотя сидел уже на чалме самого порхана.

— Сейчас вы услышите… — продолжал порхан пугать народ, но в этот момент из огромной чалмы колдуна раздался пронзительный писк:

— Никакого джинна тут нет! Не верьте порхану! Он лжец и обманщик!

Все вскочили с колен и увидели, что и в самом деле никакого джинна нет! А порхан испугался. Он так испугался, что, не сказав ни слова, подхватил свой мешок и опрометью бросился со двора.

Он бежал по улице, зажимая себе уши руками, но всё-таки слышал, как народ кричал вслед ему:

— Он лжец и обманщик! Тут нет никакого джинна!

Пускай народ кричит, а ты послушай, что было дальше с порханом.

Порхан ничего не мог понять. Если бы это кричал враг, он бы видел его. Но голос шёл не со двора и не с улицы, а из собственной чалмы порхана!

Когда порхан был уже далеко от дома Бяшима-аги, он остановился, чтобы отдышаться от быстрого бега, но вдруг тот же голос раздался из его собственной бороды: