Уильям Николсон - Побег из Араманта

Бомен выписывал зигзаги между партами, опрокидывая стопки бумаг, перепрыгивая с одной террасы на другую. По левую руку бежала сестра, всеми силами стараясь не отставать. Мальчик пролетел мимо отца, даже не заметив его. Зато Анно узнал сына – и с бешено колотящимся сердцем поднялся за партой… Один из городовых изловил Кестрель. Девочка больно укусила его за руку и вырвалась на свободу. Позабыв о бумагах и вопросах, экзаменуемые задрали головы и во все глаза следили за погоней.

На Серой трибуне Аира вскочила с места. Она еще не была уверена: волосы у них какие-то странные, но это же…

– Молодчинка, Кестрель! – заорала пророчица вне себя от восторга.

На другой стороне арены ее милый супруг, так же стоя, радостно прокричал:

– Молодчинка, Бомен!

Мальчик обернулся помахать ему – и налетел на городовых. Стражи порядка тут же крепко сжали его за шею и ноги.

– Кесс! – завопил он, высоко подбросив серебряный голос.

Девочка услышала, увидела и оказалась на месте: поймала сокровище, даже не дав ему приземлиться. Она продолжала мчаться к Поющей башне рука об руку с Мампо.

Во всей этой суматохе госпожа Холиш забыла о Пинпин; малышка соскочила с ее колен и бросилась прочь.

– Эй! – завизжала женщина. – Держите младенца!

Пинпин извивалась под скамейками, проползала у людей под ногами, видя перед собой только странные коричневые фигурки, в которых она мгновенно признала сестру и брата. Одолев последнюю террасу, Кестрель устремилась прямо к цели, удирая от пары огромных городовых. У самого основания деревянной башни девочка почувствовала, как сильные руки хватают ее и тащат вниз.

– Мампо! – крикнула она и швырнула серебряный голос. В какое-то мгновение ока Мэсло Инч разгадал, что происходит. И ринулся ловить сокровище. Но мальчик успел первым.

– Отдай сейчас же, грязное отродье! – рявкнул мужчина самым что ни на есть устрашающим голосом, железными руками сжав хрупкого ребенка.

Их взгляды скрестились. И вдруг что-то стряслось в душе экзаменатора. Что-то, над чем он оказался не властен. Мужчина в белом коротко ахнул… В горле сделалось горячо, лицо запылало.

– Ты!..

Маленький пленник вырвался из цепких рук Инча и метнулся к Поющей башне, сжимая в ладони серебряный голос.

Тут и толпа на арене услышала оркестр. Люди начали подниматься, вытягивать шеи: кто осмелился? В такой-то великий День! Бомен и Кестрель бились в руках городовых, с отчаянной надеждой глядя на своего друга, пока тот забирался на деревянный помост.

Давай, Мампо, давай!

Ловкий, как обезьянка, мальчик карабкался все выше. А дальше-то куда?

– Перемычка! – надрывалась Кесс – Щель в перемычке!

Музыка доносилась уже совсем отчетливо. Топали, топали, топали несметные ноги! Мампо лихорадочно шарил по ржавой перемычке башни.

Анно готов был отдать этому отважному ребенку остаток своей воли и сил.

Давай, Мампо, давай!

Аира Хаз следила за мальчиком, дрожа всем телом.

Давай, Мампо, давай!

Внезапно пальцы нашарили нужную выемку – чуть выше, чем ожидал Мампо. Серебряный голос легко скользнул внутрь; раздался негромкий упругий щелчок. И в тот же миг из-за колонн появились зары. Клинки их грозно сверкали на солнце, а с юных губ слетала знакомая песня:

– Убей, убей, убей, убей…

Поющая башня со скрипом повернулась на ветру. Кожаные черпаки поймали воздух, и тот устремился по трубам вниз. Серебряные рожки несмело вывели первую ноту.

Зары затряслись и словно окаменели. Так и застыли с улыбками на сияющих лицах, с воздетыми мечами в руках. А люди по всей арене стали поеживаться, будто от озноба.

Послышалась вторая нота – высокая, нежная, безумно трогательная. Поющая башня еще раз крутнулась на ветру. Мотив невесомо взмыл к облакам и плавно снизился до глубокого гула. Но вот рожки пропели высочайшую ноту, чистую, как трели небесной птицы, как журчание хрустального родника. А звуки все росли, набирали силу и, казалось, обретали неодолимую власть над мраморными террасами, над крутыми трибунами и, наконец, над целым городом. Городовые, державшие Бомена и Кестрель, ослабили хватку. Экзаменуемые изумленно смотрели на свои бумаги, семьи недоуменно переглядывались.

Анно Хаз покинул ненавистную парту. Аира Хаз сбежала с Серой трибуны. Крошка Пинпин выбралась из-под нижней скамьи и затопала к любимым близнецам, заливаясь радостным смехом. А башня все пела, глубже и глубже проникая в сердца людей, и те начинали меняться.

– Что мы здесь делаем? – изумленно спрашивали друг друга главы семейств.

Один даже взял бумаги с парты, разорвал их на мелкие клочья и подбросил над головой. Прочие стали делать то же самое, хохоча и радуясь, как Пинпин. В воздухе закружила настоящая белая метель. На трибунах люди кинулись обниматься, не обращая внимания на цвет одежды. В серое море устремились коричневые потоки, оранжевые перемешались с алыми.

Услышав у себя в башне новую, прекрасную песню, император настежь открыл окно – и выбросил вазочку с шоколадными батончиками. Конфеты рассыпались под ноги окаменевшим зарам. Креот развернулся и кинулся через дверь наружу, вниз по витой лестнице.

А тем временем на арене Аира пробивалась через толпу горожан, которые менялись разноцветными деталями одежды и сами весело удивлялись незнакомым сочетаниям. Наконец пророчица увидела Анно, идущего к ней с распростертыми объятиями. Добравшись до среднего круга, мама подхватила Пинпин, прижала к себе и осыпала поцелуями, а когда подняла глаза, перед нею стоял Бомен и радостно протягивал руки. Спустя мгновение к родным присоединилась Кестрель, и подошедший отец заключил всех в объятия, а по его добрым щекам побежали ручьи слез. Тогда и Аира впервые заплакала, не веря своему счастью.

– Мои храбрые пташки, – говорил Анно, горячо целуя семью. – Мои храбрые пташки вернулись.

Пинпин запрыгала и завозилась на руках у матери, не в силах выразить свой восторг.

– Люблю Бо! – выкрикивала она. – Люблю Кесс!

– О мои милые! – Аира еще раз прижала к себе детей. – Мои самые дорогие на свете!

Неподалеку, забытый ликующими горожанами, бывший Главный экзаменатор пробился к Мампо и рухнул на колени.

– Прости меня, – дрожащим голосом вымолвил он.

– Простить? За что? – удивился юный путешественник.

– Ты мой сын.

Несколько долгих мгновений мальчик потрясенно молчал. Потом застенчиво протянул руку. Экзаменатор пылко схватил ее и прижал к губам.

– Папа, – просто сказал Мампо, – а у меня теперь есть друзья.

По щекам Инча побежали слезы.

– Правда, мой мальчик? Правда, сынок?

– Хочешь, я вас познакомлю?

Бывший Главный экзаменатор кивнул, не в силах произнести ни слова. Мампо взял его за руку и отвел туда, где собралась семья Хазов.