Валерий Роньшин - Месть Трёх Поросят

— В бильярдной? — насторожился священник.

— Ага. Уголовник по кличке Мухомор предлагал другому уголовнику по кличке Афоня одно дельце провернуть. А тот — ни в какую. «Я, — говорит, — завязал. И теперь служу попом в сельской церкви…» Отец Афанасий, — без всякого перехода спросил Димка, — зачем вы носите накладную бороду?

Священник оторопел. Но лишь на мгновение.

— Ну тебя-то, отрок, я знаю, — глянул он на Федьку и перевел взгляд на Димку, — А вот откуда ты такой шустрый взялся?

— Из Питера! — бойко ответил Молодцов.

— Ах, из Питера, — повторил отец Афанасий. — Ну и как там, в Питере? Александро-Невская лавра на прежнем месте?

— На прежнем.

— А тебе известно, отрок, что ее несколько лет назад ограбили?

— Известно.

— Моя работа, — вздохнул священник. — Каюсь в своем грехе… Но если б не Суперопер, ни за что б церковное добро не нашли…

— Кстати, Суперопер — мой папаша, — небрежно бросил Димка.

— Тогда все понятно, — сказал отец Афанасий. — Яблоко от яблони недалеко падает. Тоже небось оперативником хочешь стать?

— Частным детективом, — уточнил Молодцов.

— А сейчас, значит, расследуете дело о моей фальшивой бороде, — усмехнулся священник.

— Расследуем, — встрял в разговор Дураков. — Поэтому отвечайте: почему у вас борода фальшивая?

— Да потому что своя не растет, — просто ответил отец Афанасий. — А что это за священник без бороды? Прихожане уважать не будут.

— А в Старокозелъск вы зачем по четвергам ездите? — спросил Димка.

Отец Афанасий сокрушенно вздохнул:

— Да на бильярде играть, будь он неладен. Пить бросил, курить бросил, воровать бросил. А бильярд бросить не могу. Вот и езжу в город каждую неделю. У сестры переоденусь и бегу скорей в бильярдную.

Итак, Димкина догадка насчет священника и бильярда оказалась верной на сто процентов. Теперь следовало подтвердить еще одну догадку.

И Молодцов прямо спросил:

— Зачем вы в икону «видеоглазок» вставили?!

— Так это — «видеоглазок»?! — воскликнул Дураков.

— Да, «видеоглазок», — подтвердил отец Афанасий. — А поставил я его потому, что в часовне начали происходить странные вещи. Зашёл я как-то туда вечером. Смотрю — а в гробу никого нет.

— А куда ж Бухалкина делась?! — удивились мальчишки.

— Слушайте дальше, отроки. Я вообще-то не робкого десятка, а тут испугался и убежал. И только на следующее утро осмелился в часовню войти. Захожу — а княжна опять в гробу лежит как ни в чем не бывало. Я хоть и священнослужитель, но, признаться, в чудеса не верю. Поэтому взял, да и пощупал у покойницы пульс, а после еще и сердце послушал… — Отец Афанасий помолчал.

— И что?! — поторопили его ребята.

— Пульса не было. Сердце не прослушивалось.

— А вы бы зеркальце к губам поднесли, — дал запоздалый совет Димка.

— Подносил. Зеркальце не запотело.

— А иголкой вы ее колоть не пробовали? — полюбопытствовал Федька.

— Нет, иголкой колоть не пробовал. Это же не по-христиански. А вот «видеоглазок» в икону вставил. И повесил иконку таким образом, чтобы «глазок» смотрел точно на покойницу…

— И что?! — снова спросили ребята. — Вставала Бухалкина из гроба?!

— Нет, не вставала, — сказал священник. — Но странная история на этом не закончилась. А имела продолжение, отнюдь не мистическое. Встретил я здесь, в Хлевном, Фомку Тараканова по кличке Таракан. Мы с ним на Колыме срок тянули. Ну он-то меня в бороде и рясе не узнал. Да и я его не сразу признал. Весь такой из себя американец…

— Мистер Хопкинс! — догадались мальчишки.

— Он самый, — подтвердил отец Афанасий. — А уж когда я вдобавок еще и Мухоморова, по кличке Мухомор, в бильярдной увидел, и он мне про Игрока сболтнул, я понял: Игрок что-то затевает…

— А кто такой этот Игрок? — спросил Федька.

— О-о, это птица высокого полета. Не то что Таракан с Мухомором. Да вы о нем, наверное, слышали. Его зовут Кирилл Ногососов.

Дуракову эта фамилия ни о чем не говорила. А Молодцов и вправду слышал о Ногососове. Но только так — краем уха: какие-то финансовые махинации, связанные с переводом сумасшедших сумм в заграничные банки, бегство самого Ногососова за границу, выписанный на его имя международный ордер на арест… Вот, пожалуй, и все, что было известно Димке.

— А вы что, и Ногососова тут встретили? — спросил Молодцов.

— Нет, Игрока я здесь не встречал. Да если он и тут, то наверняка загримированный. Его же по всему миру ищут.

Димка пожал плечами:

— А что могло понадобиться такому крутому аферисту в Хлевном?

Священник тоже пожал плечами:

— Бог его знает.

— А в милицию обо всем этом вы не хотите сообщить? — спросил Федька.

— Да западло мне в ментуру стучать, — вырвалось вдруг у отца Афанасия. Густо покраснев, он закрестился на ближайшую икону. — Господи, прости мою душу грешную. Никак не могу от этой поганой «фени» избавиться.

— Ну а что вы все-таки собираетесь предпринять? — осведомился Молодцов.

— Ничего, — сказал священник. — Буду богу молиться.

— А как же Игрок, Мухомор, Таракан… — перечислил Дураков. — Они же явно хотят совершить какое-то преступление.

— И пускай совершают, — невозмутимо произнес отец Афанасий. — На то они и преступники, чтобы совершать преступления. А священники — на то и священники, чтобы молиться. Так уж устроен мир, дети мои. Понятно?

— Понятно, — сказали ребята.

— А раз понятно, то и идите себе с богом. А мне надо к вечерней службе готовиться.

И мальчишки пошли. С богом.

— Ну что, Димыч, делать будем? — спросил Дураков на улице.

— Преступников ловить, Федька, — ответил Молодцов. — На то ведь мы и сыщики. Верно?

— Верно-то верно, — почесал Дураков переносицу. — Только я никак не врублюсь: на фиг Ногососову картина, которая ни фига не стоит? И главное, какого фига они эту Бухалкину из Штатов притащили?.. В общем — сплошная фигня получается.

— Фигня не фигня, а расследовать это дело надо, — отрезал Димка.

— А как? Нам же почти ничего не известно.

— Настоящий сыщик, получив минимум информации, должен суметь домыслить все остальное.

— Ух ты! — восхитился Дураков чеканной формулировкой. — Это твой батя сказал, да, Димыч?

— Нет, Федька, — с гордостью произнес Молодцов. — Это я сам сказал.

— Зашиби-и-сь.

В реке отражались звезды. А на берегу реки сидели Молодцов с Дураковым. Уже битых три часа они пытались ответить на вопросы:

К чему Ногососову картина, не имеющая ценности?

Зачем Тараканов изображает из себя иностранца?

Для чего привезли Бухалкину в гробу и почему не увозят обратно в Штаты?..

И так далее, и тому подобное.

Вопросы наползали друг на друга, как льдины во время ледохода; тянулись вереницей, как верблюды в пустыне; вылуплялись, как цыплята из яиц».