Юзеф Крашевский - Там, где Висла-река (польские сказки)

Ещё пуще удивился мужик.

— Какая тебе корысть к бедняку наниматься? Мы и сами-то впроголодь живём, а тебе ещё платить надо…

А тот в ответ:

— Не надо мне никакой платы. Не гоните меня и в убытке не останетесь.

И просил он так настойчиво, что мужик даже испугался малость. Почём знать, кто он, этот пришелец? Может, разбойник, что от справедливой кары прячется, безопасное убежище ищет? Прогонишь его, он ещё мстить станет. «Лучше не ссориться с ним», — решил бедняк и говорит:

— Ну что ж, поживи недельку, а коли понравится, насовсем оставайся.

Так вот и поселился леший у мужика. Первым делом стал он коня в силу приводить: скребницей чистит, отборным овсом кормит, ключевой водой поит. А откуда он овёс брал, мужику невдомёк.

Недели не прошло — коня не узнать, словно подменили его. Бока округлились, шерсть блестит, грива расчёсана. Идёт-пританцовывает, ровно девица на свадьбе. День-деньской без устали работает, а в телегу запряжёшь — так и рвётся вперёд, вожжи не удержишь.

Соседи смотрят: что за диво? Откуда у мужика такой конь? Купить — не купил, потому что гроша ломаного у него нет. Обменять — не обменял, потому что без обмана здесь не обойтись, а он хоть и бедный, да честный мужик. Да и масть у коня та же, и шрам на спине. Чудеса, а может, колдовство?

Батрак коня в силу привёл, за корову принялся. По обочинам, по придорожным канавам её пасёт, траву посочней носит. Возвращается корова с пастбища — вымя у неё что твоё ведро.

Пьют мужиковы ребятишки молока вдоволь. Побелели они, потолстели. Чирикают весело, как воробьи, когда солнышко пригреет.

«Хороший батрак, усердный, — думает мужик. — Хлеба ест мало, а работает за семерых».

— Оставайся у меня, живи, — говорит он лешему. — Мне такой работник надобен.

Обрадовался леший. Не то несдобровать бы ему. Как покажешься на глаза Водяному, приказа его не выполнивши! У нечисти на этот счёт строго!

Прошло сколько-то времени, и вот говорит батрак мужику:

— Пора поле под озимую пшеницу пахать, не то поздно будет.

А мужик в ответ:

— Да я уже полоску запахал и рожь посеял. Надо ведь и под картошку клочок поля оставить.

— А вон тот кусок возле болота разве не ваш?

— Мой-то мой, да толку-то что, — со вздохом говорит мужик. — Кочки да мхи пахать не станешь.

— Давайте я попробую.

— Лошадь не осилит.

— У меня осилит. А зерно для посева я сам раздобуду.

Согласился мужик. Пускай этот чудно́й батрак поступает по своему разумению. Коли он сам зерно достанет, значит, убытка никакого не будет.

Распахал леший болото. А ночью полетел с мешком, у всех хомяков в округе кладовые обчистил и к полевым мышам в норки заглянул. Писк, плач поднялся — за десять вёрст слышно! Приволок леший мешок пшеницы — ну прямо чистое золото! — и засеял поле.

Увидели это соседи, от смеха животы надорвали.

— Вот дурак! Зерно в болото швыряет. Уж лучше бы жабьим помётом засеял, хоть жабы развелись бы.

Смеются соседи, пригорюнился хозяин. А батрак знай своё дело делает да помалкивает.

Пришла зима. Землю сковал лютый мороз. Зато весна настала на редкость дружная, тёплая. А летом — сушь да зной! Самые старые старики такой жары не припомнят.

Солнце огнём жжёт, палит. Напрасно жалобно кричат птицы — дождя просят. Земля потрескалась, трава на лугах пожухла-пожелтела, поля толстым слоем покрыла пыль, колоски печально поникли.

А у мужика на болоте пшеница стеной стоит, налитые колосья к солнцу тянутся. Пришло время, сжали пшеницу. Урожай собрали сам-сто.

Насыпал мужик полнёхонек амбар: и на хлеб, и на семена хватит, да ещё на продажу останется. И хотя несуразной цены он не заламывал, а всё же и в кубышку немного отложил.

На батрака он со страхом, с почтением поглядывает. А батрак работает себе да посвистывает как ни в чём не бывало.

Вот настало время поле пахать, батрак и говорит мужику:

— В этом году пески пахать будем.

— Пески? Да там испокон века не росло ничего — ни былинки, ни травинки.

— У меня, хозяин, вырастет.

Не стал ему перечить мужик: знал, парень он проворный, башковитый. А соседи опять хохотали до упаду, когда мужик с батраком выехали пустошь пахать.

Запахали, посеяли, забороновали, управились — и стали ждать.

В том году лето выдалось дождливое: ни клочка голубого неба, ни солнечного лучика. Серые струи дождя уныло плещут по лужам, барабанят по крышам хат, текут по размокшим дорогам — ни пройти, ни проехать.

Поле мужика, что в низине, озером разлилось. Хлеб сгнил на корню, а на пустоши пшеница уродилась на диво. Опять собрал мужик урожай сам-сто.

Не смеются больше соседи, не до смеха им. «Откуда батрак знает, какая погода будет?» — гадают они.

На третью осень вышел как-то ночью батрак и давай с болота на пустошь грязь носить, а песок с пустоши — на болото. Огромный кус поля осушил, огромный кус удобрил. Теперь у мужика вся земля пахотной стала, для сева пригодной. Засевай да урожай собирай.

Каждому ясно: такая работа не под силу человеку. Проснулся утром мужик, увидел, что батрак сделал, сплюнул потихоньку, перекрестился и ни о чём больше его не спрашивал. Стороной обходил и с опаской поглядывал.

А батрак сложа руки не сидит. Пшеницу, рожь, ячмень посеял, картошку посадил. Хватило места и для капусты с горохом. Урожай осенью собрали невиданный.

Полон у мужика амбар, полон овин. И никакой он теперь не Горемыка, хотя соседи по старой памяти его так называют. Одежда на нём исправная, лицо гладкое, румяное. А ребятишек с женой не узнать, будто и не они это вовсе.

Время идёт, и третий год уже на исходе.

Настала лунная сентябрьская ночь. Месяц высоко на небе висит и заливает землю потоками голубого света — да такого яркого, что самый маленький гвоздик на дороге разглядишь, зато привычные предметы не различишь: до того этот свет обманчив.

Вот вышел батрак в глухую полночь на порог, оземь ударился, в лешего обратился и к трясине — к болоту помчался.

А там меж ивами и ракитами, меж зельем болотным, на берегу озерца, камышом и ряской заросшим, пляска, гульба — дым коромыслом! То нечисть разная: кикиморы да русалки, лешие да бесы, упыри да оборотни хороводы водят, скачут, визжат, по-собачьи брешут, гогочут. А над головами у них огни болотные горят, точно венки огненные.

Водяной на трухлявом пне сидит, дудочку себе смастерил и наигрывает — лягушачьими лапами перебирает, на серебряную луну любуется. Остановился Чёрный Леший перед Водяным, поклонился до земли и говорит:

— Вот и я! Кончилась моя служба. Верой-правдой послужил я мужику три года.

— Коли так, оставайся с нами! Ступай потанцуй, пока луна не померкнет, пока небо на востоке не зарумянится.

Но Чёрный Леший к месту пристыл, в затылке чешет, с копытца на копытце переступает.