Льюис Кэрролл - Сильвия и Бруно

— Да, он это любит! — подтвердил Бруно. — Ему ужасно нравится поднимать всякие вещи.

Господин изумился до такой степени, что я счел за благо переменить тему.

— Какая это все-таки полезная вещь — карманная карта, не правда ли? — заметил я.

— Да, это одна из тех вещей, которые мы позаимствовали у вас, англичан. Но мы пошли в этом куда дальше вас. Каков, по-вашему, самый крупный масштаб на карте?

— Что-нибудь около шести дюймов к миле.

— Шесть дюймов? Всего-навсего? — воскликнул Господин. — Мы скоро выпустим карту в масштабе шесть ярдов к миле. Затем мы подготовим карту в масштабе сто ярдов к миле. А затем воплотим в жизнь самую грандиозную идею! Мы выпустим карту всей страны в масштабе один к одному!

— И как же вы намерены ею пользоваться? — спросил я.

— Разумеется, всю ее разворачивать не придется, — отвечал Господин, — начнутся протесты фермеров! Они скажут, что карта мешает им и закрывает солнечный свет! Поэтому картой нам послужит… сама страна! Смею вас уверить, все получится как нельзя лучше. А теперь позвольте задать вам вопрос. Каков, по-вашему, может быть самый маленький обитаемый мир?

— Я знаю! — крикнул Бруно, внимательно слушавший нас. — Мне нравится крошечный-прекрошечный мир, где могли бы уместиться только мы с Сильвией!

— Тогда вам пришлось бы стоять на противоположных его концах, — заметил Господин. — И ты бы никогда не увидел свою сестренку!

— Зато мне никто не задавал бы уроков, — возразил Бруно.

— Не хотите ли вы сказать, что уже проводите эксперименты в этом направлении? — изумленно спросил я.

— Ну, не то чтобы эксперименты… Мы не пытаемся создавать новые планеты. Однако один мой весьма ученый друг, совершивший несколько путешествий на воздушном шаре, уверяет, будто он побывал на планете настолько маленькой, что вы могли бы обойти ее пешком за какие-нибудь двадцать минут! Там перед самым его прилетом состоялось грандиозное сражение, окончившееся весьма странно: разбитая армия бросилась наутек и всего через несколько минут столкнулась лицом к лицу с победителями, возвращавшимися домой. Победители страшно перепугались, что они оказались между двух вражеских армий! Само собой, они тотчас сдались в плен, несмотря на то что буквально только что уничтожили всех до единого воинов противника.

— Ну, уничтоженные воины не могут броситься наутек, — задумчиво заметил Бруно.

— «Уничтоженные» — это специальный термин, — отвечал Господин. — На той планетке, о которой мне рассказывали, пули делаются из мягкого черного материала, оставляющего отметины на всем, к чему он прикасается. Поэтому после битвы вам достаточно лишь сосчитать, сколько воинов с каждой стороны получили такие отметины, потому что «уничтоженный» у них означает «помеченный в спину». А отметины на груди они в расчет не принимают.

— Выходит, до тех пор, пока противник не обратится в бегство, его невозможно «уничтожить»? — заметил я.

— Мой ученый друг придумал еще более эффектный план. Он сообразил, что если стрелять в противоположную сторону, то пули, обогнув планетку, неизбежно поразят врага в спину. И тогда худшие бойцы тут же становятся лучшими воинами, а наихудший неизменно получает Первый Приз.

— Но как же вам удалось определить, кто из них наихудший?

— Очень просто. Лучший стрелок, как вам известно, поражает находящиеся перед ним предметы, а худший — тех, кто стоит за его спиной.

— Боже, какие странные люди живут на этой планетке! — проговорил я.

— И впрямь странные! Но еще более странен принцип управления, принятый там. На этой планете, как мне сказали, народ состоит из множества подданных и одного Короля; а на крошечной планетке, о которой я говорю, народ — это несколько Королей и всего один подданный!

— Вы говорите, вам сказали, что происходит на этой планете, — заметил я. — Следовательно, я вправе сделать вывод, что вы — пришелец с какой-то другой планеты, верно?

Бруно в восторге захлопал в ладоши:

— Значит, вы — Человек с Луны?

Господин немного смутился:

— Ни с какой я не с Луны, дитя мое, — обиженно возразил он. — Но вернемся к нашему разговору. На мой взгляд, такой принцип управления очень хорош для них. Видите ли, Короли принимают законы, противоречащие друг другу, но подданного невозможно наказать за их неисполнение, потому что любой его поступок можно подвести под какой-нибудь закон.

— Но ведь тогда получается, что что бы он ни сделал, он непременно нарушит какой-нибудь закон! — воскликнул Бруно. — И его придется то и дело наказывать!

Леди Мюриэл, проходившая мимо, краешком уха услышала последние слова.

— Нет-нет, здесь никогда никого не наказывают! — проговорила она, поднимая Бруно на руки. — Это же Дворец Свободы! Если вы позволите, я бы забрала детей на минутку-другую. Что вы скажете?

— Дети порядком утомили вас, — обратился я к Господину, когда она с малышами ушла в другой конец зала. — Нам, старикам, больше подходит компания друг друга!

Пожилой джентльмен вздохнул:

— Что поделаешь! Сегодня мы и впрямь старики, а ведь когда-то и я был ребенком… по крайней мере мне так кажется…

Мне было трудно представить — особенно при виде его седых волос и длинной-предлинной бороды, — что и он когда-то тоже был ребенком.

— Вы любите молодых? — спросил я.

— Молодежь — да, — возразил он. — Но не детей. Я ведь давно привык делиться с ними знаниями в моем добром старом Университете!

— Простите, я прослушал, в каком именно, — невинным тоном заметил я.

— Я нарочно не упомянул его название, — отвечал мой собеседник. — Впрочем, если бы я и упомянул его, оно вам ничего не сказало бы. Я мог бы порассказать немало странных историй о переменах, очевидцем которых я был. Но боюсь, они покажутся вам скучными.

— Вовсе нет, напротив! — откликнулся я. — Прошу вас, продолжайте! И что же это за перемены?

Но пожилой джентльмен задал это вопрос скорее ради шутки, нежели желая продолжать эту тему.

— А теперь вы, — попросил он, выразительно беря меня за руку, — расскажите мне что-нибудь занимательное. Я ведь чужак в ваших краях и ничего не знаю о здешних принципах воспитания и образования. И все же что-то говорит мне, что мы продвинулись по пути вечных перемен гораздо дальше вас и что многие теории, которые мы проверили на собственном опыте и отвергли, вы тоже захотите со всем пылом неопытности испытать на себе — и тоже отвергнете. И это повергнет вас в отчаяние!

Я с удивлением заметил, что его речь текла все более и более свободно, приобретая даже некоторую ритмичность, а сам оратор на глазах преобразился, излучая некий внутренний свет и помолодев на добрых полвека.