Ирина Краева - Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки»

Тим оттолкнулся от охапки соломы и с усилием поднял своё разомлевшее тело.

— Встречаемся здесь! — Донесся до мальчика тот же самый голос.

Смысл слов, сказанных братом, проплыл мимо сознания Тима, но сам его голос был для него сигналом: встань и иди, ты должен быть рядом! Тим двигался, не задумываясь над тем, какой избрать путь. Он быстро шёл, не отдавая отчёта в своих действиях, но не спотыкаясь, не цепляя плечами за выступы, нагибаясь перед низкими притолоками — шёл бездумно и уверенно. Протиснулся через разлом в стене и спрыгнул на землю. Под огромной стеной крепости, едва освещённой Волчьим солнцем, молча стояли и во все глаза смотрели друг на друга двое мальчишек. Два человека, чьё сознание разъедал один и тот же яд. Два брата, искавшие друг друга. Но у одного были удивлённые и почти счастливые зелёные глаза, а у другого — будто крошки бутылочного стекла.

— Ба-а-а! Кого я вижу! — С издёвкой сказал Даниил.

— Дан, священный огонь рядом, — ответил Тим.

— Русские народные сказки! Фольклор! Народная тупость! — Хохотнув, произнёс Даниил и торжественно сплюнул под ноги Тиму. — Пошли со мной. К Нию, для которого старый прохвост Лиходеич и стибрил тебя из роддома. Жаль, что не меня, скажу без обид. Толку было бы больше! Пойдём к Нию, там весело. А?

— Я надеялся, что яд не подействует на тебя так сильно, — почти прошептал Тим.

— Уж не оплакивать ли ты меня собираешься? — Хмыкнул Дан, перекидывал из руки в руку нож с удобным дубовым черенком.

— У тебя мой нож? Мой нож? Неужели ты взял его там, у Родиона? — Тим больше удивился, чем упрекнул.

— Да на, забери обратно, жадина! — Крикнул Дан и швырнул в брата его собственный ножик.

Лезвие целило в грудь Тима. «Вот она, смерть», — и тело сжалось, готовясь принять неизбежный удар.

«Смерть не долетит до тебя», — услышал Тим слова Числобога. Он услышал их так, будто Числобог сейчас кричал ему прямо в ухо: «Смерть не долетит до тебя!»

Тим понял: нож будет слабее его жизни. И новым взглядом — без малейшего страха посмотрел на летящую в него стальную смерть. Он будто прицелился взглядом в самый конец тонкого лезвия.

Нож вздрогнул в воздухе… и, кувыркаясь, свалился на булыжники. Запрыгал, зазвенел, злобно царапая камни острым лезвием. Сила смерти не желала пропадать зря. Тиму стало горячо-горячо. Отравленная ядом кровь бросилась в голову; он наклонился и рывком схватил привычный, с удобными выемками для пальцев черенок. Он не промахнётся. Он знал, что сейчас обязательно попадёт в Дана, он был уверен: нож воробьём влетит в брата, едва не ставшего его убийцей, и тот упадёт, и не встанет уже никогда. Тим замахнулся…

Нож в руке мальчика похолодел и недовольно заворочался.

— Ну, бросай! — Закричал Дан, отбегая.

— Это же рыба, — рассмеялся Тим, разглядывая в своей руке нечто длинное, блестящее и явно живое. — Посмотри, это селёдка!

— Мне надоели твои вечные фокусы! — Заверещал Дан. — В-волшебник несчастный! В-врун!

— Я не вру! — Засмеялся Тим. — Это, правда, селёдка!

— Как же! Селёдка! — Буркнул Дан. — В горчичном соусе или горячего копчения?!

— В собственном соку! — Засмеялся Тим. — Иди сюда!

Дан съёжился и не двигался с места.

Сил у Тима оставалось немного — путешествие из крепости к Дану и разговор с ним отобрали последние. Боль от плеча разлилась по телу, оно стало лёгким и слабым. Но Тиму казалось, что как только он дотронется до брата, проклятый морок спадёт с Даньки, и тот станет прежним замечательным братом. Самым лучшим братом на свете. Превозмогая себя, Тим сделал шаг и пошатнулся.

Под рубашкой Рубиновое сердце покачнулось — не в такт его движению, а будто само по себе — и теплом ударило в грудь. Ударило совсем несильно, так, как обычно бьётся человеческое сердце. Но от этого удара в руках и ногах Тима запрыгали колкие пузырьки, и он невольно улыбнулся. Он вдруг ощутил, что внутри него пошёл дождь, настоящий ливень — весёлый и щекотливый. Посреди ночи Тим ощутил себя светлым днём, прояснившимся после грозы. Он вздохнул, улыбнулся. Ночь погладила его щёки ласково, дунула, сбивая набок светлый вихор.

И Тим сделал два шага к Дану. Не переставая улыбаться, протянул ему руку. На ладони, шевеля хвостом, лежала длинная селёдка средней упитанности, с синей спиной и блестящими боками, белые жабры двигались — рыба невозмутимо дышала. Жёлтым глазом она подмигнула Тиму, ехидная улыбка раздвинула костяные губы.

— Не соблаговолите ли быть зрителем представления? — Поинтересовалась она строгим голосом Петуха, объявляющего в лесу московское время.

— А-а? — Переспросил Тим.

Селёдка махнула хвостом, как рукой, — дескать, соображать надо быстрее, подпрыгнула на его ладони и взорвалась сотнями сверкающих мальков. Серебристая стая, как оглашенная, понеслась в синем воздухе, стреляя сухим треском петард. Дан икнул, растопырил пальцы, и постарался цапнуть хотя бы одну рыбку. Молнийки бросились врассыпную, стрекоча мотыльковыми плавниками, а потом всей семьёй кинулись на него, полезли в нос и уши, защекотали вёрткими животиками.

— АААААААААА! — Завопил Дан, размахивая руками. — Уберите их! Сгиньте! Сгиньте, проклятые!

Этот вопль бесцеремонные крошки перевели на свой рыбий язык как «Добро пожаловать!», обрадовались новой норке и хлынули в распахнутый рот мальчишки, стараясь пролезть поглубже, где потеплее. Не успел Дан прокашляться и отплеваться, как блестящая кутерьма прыснула из его ушей вон. Он схватился за уши и сжал рыбёшек, но они благополучно проскользнули меж пальцами и принялись его целовать. Прозрачные губки мальков больно впивались в щёки и шею. Чтобы не крикнуть, Дан крепко зажал рот одной рукой, и ещё энергичнее замахал другой, защищаясь. Но сверкающие рыбки и не думали обижаться, они вели себя с Даном без лишних церемоний, вполне по-приятельски — бодались, теребили веснушки, кусались, щекотно юлили в его ноздрях и ушах, оттопыривали веки, залезали под губы, разогнавшись, врезались в лоб, играли в прятки в волосах.

Тим смеялся. Но вдруг он услышал приближающийся топот. Ничего хорошего он предвещать не мог. Мальчик подпрыгнул, зацепился за кирпичный подоконник и исчез в окне.

Оказавшись в длинном лабиринте на достаточно большом расстоянии от окна, Тим снял с шеи Рубиновое сердце и накинул цепочку на обугленный факел, торчащий в ржавом держателе. Он вспомнил слова Лиходеича о том, что если волшебная вещь сослужила тебе добрую службу, то её следует подарить хорошему человеку или оставить в каком-нибудь не слишком добром месте — обязательно найдётся тот, кому она пригодится. И не стоит ждать награды, учил старый леший, это не особая щедрость, это закон Общей жизни.

Рубиновое сердце качалось и постепенно становилось невидимым, словно таяло в воздухе, и Тим решил, что это добрый знак: его увидит только тот, которому он, и правда, будет нужен. И побежал, смутно представляя, как вернуться в комнату, где его оставили Обби и Родион.