О'Санчес - Осенняя охота с Мурманом и Аленушкой

Лёха остановился посреди двора, вдохнул поглубже раз и другой, но уже не для изрыгания драконовского огня, просто, чтобы прочистить носоглотку и легкие от тошнотворного смрада — результата горения летучей вампирской плоти. Лёхе вроде бы и не смешно, а все равно расхохотался от внезапной мысли: интересно, почему в людских суевериях вампиры никогда не бывают увечными, телесно ущербными?.. Однорукий вампир, слепой вампир, с выбитыми клыками вампир, безногий, на тележке, с деревянными колодками-толкалками в костлявых лапах — это было бы очень прикольно, и в жизни, и где-нибудь в кино. Вот, например, этот опаленный монстрик — что с ним дальше будет? Восстановится, регенерирует, развоплотится, или станет первым в истории колдовства и магии вампиром-калекой?..

Может, вывернуть на Дворцовую, а оттуда куда-нибудь… позавтракать, типа… На Стрелку Васильевского, в университетскую столовку, например?.. Леха колебался недолго и пошел в обратном направлении, на Большую Конюшенную. А вампир, скорее всего, сдохнет, развоплотится, ибо Лёха на него дунул так дунул, не пожалел огня и ауры!

— Алёнка, слышишь меня? Дела наши благополучно завершены, но я бы хотел слегка поболтаться по городу, по магазинам, а до этого позавтракать. Тебя, конечно, с возвращением, но когда я говорю завтракать — это значит, что кушать мы будем в одно жало, а не в два. Тебе же придется потерпеть сутки-двое, и тогда уже, на охоте, оттянешься в прямом и переносном смысле этого слова. Не против?

Алёнка, вновь обретшая, после долгих лет одинокой и беспризорной жизни, своего повелителя, нисколько не была против: у нее теперь есть тот, кто вместо нее будет думать над сложностями бытия, заботиться о ней, кормить и приказывать.

На Большой Конюшенной, множество лет подряд, сквозь быстротекущие российские эпохи, вопреки времени, суете и социальным катаклизмам, существует пышечная, найти ее нетрудно, если идти от Невского по нечетной стороне, слегка не доходя до магазина ДЛТ, Лёха с самого раннего детства полюбил в ней бывать, первый раз это было с мамой… он был еще дошколенок… Леха как сейчас помнит две огромные, тянущиеся с улицы, очереди, каждая очередь в свой зал, там два зала, практически одинаковых по размерам, наполняемости и ассортименту… Лёхе очень скучно, он даже прихныкивает, но мама уговаривает его, обещает, что уже скоро, что недолго осталось ждать, а пышки не простые, с сахарной пудрой!.. Как это — с сахарной пудрой!? Лёха однажды тайком пробовал на вкус мамину пудру — она никакая не сладкая!

О-о, это было одно из самых волнующих кулинарных воспоминаний детства: кофе горячий, но не горький, а очень вкусный, с молоком, и пышки очень вкусные, и пудра сладкая.

— Мама, а почему этот дядя говорит: пончики? Это же пышки?

Взрослые, тесно стоящие вокруг и всюду в переполненном зале (это был правый, если с улицы смотреть, зал), засмеялись, а мама покраснела.

— М-да, питерские — они такие, менталитетные: еще под стол пешком ходят, а уже различают Москву и Ленинград!..

Лёха чувствовал, что взрослые насмешничают над ним, не совсем не зло, а как бы даже с одобрением… Круглые столики были тогда очень высокие, неудобные…

О, йес, это будет грамотная реализация первого (утреннего) этапа индивидуальной продовольственной программы: именно туда, и непременно в правый зал. Хотя и левый ничем не хуже.

Все как прежде: обстановка, ассортимент, запахи… разве что купюры и монеты иные, да очереди волшебно съежились, подобно змее Алёнке, и зал полупуст. Лёха решил ограничиться легким завтраком, в расчете на более существенный ресторанный обед, где-нибудь ближе к вечеру…

— Полдюжины пышек и кофе. Что?.. Шесть пышек, говорю, и кружечку кофе, всё.

Первую пышку Лёха укусил, как заранее собирался: весьма раздумчиво, медленно шевеля языком и челюстями, так, чтобы рот был свободен от привкуса жвачки и густого сладкого напитка… так называемого кофе с молоком… Да, с абсолютной уверенностью можно сказать, что это точно такие же пышки, с тем же самым вкусом, как и пять лет назад, и пятнадцать, и двадцать пять…

Лёха уселся за столик, поближе к окну, и теперь блаженно помаргивал, отхлебывая маленькими глоточками кофе и поглощая одну пышку за другой. Главное — не спешить, никто никого никуда не гонит, и так уже осталось три… две с половиной…

На приступочке у окна, возле батареи отопления, перемурлыкивались между собою две кошки, рыжая и серая, мирные такие кошечки, сытые, ленивые, ухоженные… И только Лёха мог видеть, что на самом деле это двое домовых, а никакие не кошки. Сидят себе, как на скамеечке, бок о бок, свесив мохнатые лапки, и хихикают, гримасничая совсем по-человечески. Смотрят в упор на него, на посетителя, поедающего пышки. Лёхе не шибко-то понятен домовячий язык, он больше ориентируется на тон, цвет их эмоций, мыслей, да и что там понимать — болтают про него, про тугоухого и слепошарого людишка, про тупицу, которому не лишне бы подстроить какую-нибудь каверзу…

Ах, вот, значит, как!.. Лёха поднапрягся и сосредоточился, чтобы поточнее понять: угу, именно так! На него нацелились. Следовательно, сейчас наколдуют ему какую-нибудь мелкую бяку, не со злобы, а просто, из озорства, но с тем, чтобы вредительская магия подействовала с задержкой по времени, чтобы не в пышечной началось, чтобы никаких подозрений насчет местных обитателей у человечишек не возникло. Арт-хулиганы, блин!

Лёха пристально вгляделся в кошкины уши, подождал, пока оба домовых поймут, что он смотрит именно на них, ничуть не обманутый кошачьими личинами, дождался и показал им кулак. Домовые застрекотали удивленно, потому что они, в отличие от Лёхи, не обладали и сотой долей могущества, необходимого для распознания громадных колдовских возможностей пришельца… Иначе говоря, он их истинную сущность просек, им же был виден только человек, грозящий в их сторону кулаком. Домовые, в большинстве своем, никоим образом не мыслители, сие общеизвестно, зато они — чуткие эмоционалы, ибо вся их жизнь проходит как правило среди людей, или, если быть точнее, рядом с людьми, эмоции людские — это нечто вроде хлеба домовячьего, то есть, их основная пища, которую они поглощают исподтишка, преобразовывая в собственную жизненную энергию и в способность вести будничную жизнь мелкой городской нечисти.

Немного посовещавшись, домовые решили, что людишок ничего не заметил, а просто не любит кошек, это он кошкам грозился, а они ошибочно встрепенулись. Тем более стоит его наказать! Домовые спрыгнули с пристенного выступа и дружно подняли вверх мохнатые ручки, когтями к себе, а розовыми ладошками к Лёхе.

Ах, они еще колдовать затеяли…

— Какие вы простые! Тупицы! Шантрапа! Брысь, я сказал, иначе скормлю обоих!.. — Лёха повел подбородком, позволив Алёнке высунуть крохотную оскаленную пасть из под широкого ворота Лёхиного свитера — и домовые мгновенно прозрели! И аурой змеиной вдруг на них пахнуло — аура очень хорошо знакомая, последние полгода вся окрестная нечисть района, по старинке называемого Дзержинским, трепещет от ужаса, оказываясь в пределах этого «аромата»! И глаза, две пары глаз: лютые, черно-багровые, и серо-зеленые, вроде бы человеческие, с высоким разумом в них, но колдовские и куда более грозные!..