Юлий Буркин - Год принцессы Букашки

- Да. Вот это уже почти настоящий блюз.

- Почему «почти»? – удивился Салатный.

- Потому что гусеница не настоящая, а игрушечная? – догадался Сиреневый.

Но ответить ослик не успел. Щелкнул замок, открылась дверь, и папа с мамой осторожно занесли в квартиру коляску.

- Я пойду, полежу с ней, - шепотом сказала мама, вынимая спящую Сашку из коляски. – Тогда она дольше поспит.

- Конечно, иди, - шепнул папа. – А я тут пока один текстик сочиню.

Мама с Сашкой ушла за дверь, а папа уселся за стол, достал из кармана телефон и, вглядываясь в экран, забормотал:

- Значит, говорите рыба… Свежего посола… Так, та-ак…

Игрушки тихонько переглянулись и про себя захихикали.

- Да-а, сказал папа. – И такого бреда нужно пять куплетов? Впрочем… Насколько бредовым будет этот бред – зависит от меня.

Он взял ручку, положил перед собой листок бумаги и, уставившись в него, замер. Игрушки смотрели на папу, и каждому – и зайцам, и ослику, и гусенице страшно хотелось, что бы он сочинил что-нибудь похожее на их творения.

Папа стал что-то записывать, зачеркивать, исправлять, бормотать… И так продолжалось все время, пока мама с Букашкой спали. А когда они вышли из комнаты, папа заявил:

- Готово! Я сочинил блюз. – Он взял гитару. – «Букашкин блюз». Слушайте!

Сашка, слушая папу, стала раскачиваться, переваливаясь в такт с ноги на ногу и разулыбалась. Наверное, вспомнила котишку. А папа уже перескочил на другого героя:

- Капот, - пояснила во время проигрыша Сашка. – Гимот.

Мама смотрела на папу с легкой иронией, но он, не обращая на это внимания, добрался до последнего куплета:

- Вот! – закончил он. – Ну, как?

- Нам-то с Сашкой понравилось, - сказала мама, - но ты уверен, что это то, о чем тебя просили?

- Меня просили блюз, а это что, не блюз разве?

- Блюз-то блюз, но какой-то детский.

- А у меня настроение такое. Детское.

- Могут не взять.

- Куда денутся? Им быстро надо. А не возьмут, сам буду петь.

- Кому?

- Сашке. И тебе. Согласны?

Мама улыбнулась и сказала:

- Ну… Вообще-то, ты, конечно, не певец…

Папа насупился.

- Но согласны, - поспешила она. – Вот только блюз, это ведь когда грустно. Отчего тебе грустно?

- Оттого, что Букашка очень быстро вырастет, и уже больше никогда не будет такой изумительной.

- Но ведь она все равно будет хорошей.

- Конечно, хорошей. Но какой-то другой, не такой.

- Да, - согласилась мама. - А как ты думаешь, почему все маленькие такие замечательные, а когда вырастают, почти всегда становятся обыкновенными? Кто получше, кто похуже, но - просто взрослыми людьми.

- Потому что их воспитывают просто взрослые люди.

- Как это грустно.

- Потому и блюз.

Букашка тем временем подошла к папе и дергала струны гитары.

- Саша, папа хорошо поет? – спросила ее мама.

- Да, - ответила та твердо.

- Вот видишь, - сказал папа. – Я же говорю, дети намного умнее взрослых. А главное, у них вкус лучше.

- Чего они молчат-то все время? – спросил Сиреневый, указывая в угол, где, прислонившись к стене, сидели две новые Букашкины игрушки: большой бежевый мишка и большая тряпичная кукла с рыжими косичками.

- Тебе-то что? Молчат и молчат, - заступился Салатный. – Может, они вообще разговаривать не умеют… Или неохота им.

- Ишь ты. «Неохота»… А мы тут от скуки должны изнывать…

- Вообще-то да, – согласился Салатный. – Что-то как-то тихо у нас сегодня. Куда все подевались-то, а?

- Может, они вообще переехали? – забеспокоился Сиреневый.

- Куда?! – удивился Салатный.

- А я откуда знаю? Я Чепушкин, что ли?

- Какой ещё Чепушкин?!

- Хе-хе, не знаешь! – обрадовался Сиреневый.

- Не знаю, - вздохнув, согласился Салатный.

- Я тоже не знаю, - признался Сиреневый. – Слышал, как один раз мама спросила: «Куда делись Сашины синие носочки?» А папа говорит: «Я – Чепушкин, что ли?» А носочки, между прочим, подо мной были. Я на них лежал.

- Так, наверное, тогда ты и есть Чепушкин, - догадался Салатный.

- Сам ты ЧЕПУХУшкин! – возмутился Сиреневый. - Чепуху говоришь!

Зайцы замолкли. Потом Салатный сказал со вздохом:

- Трудно мне с тобой.

- Почему это?

- Потому что у меня был всего один вопрос, а теперь их три. Куда все подевались - раз, кто такой Чепушкин – два, и не чепуху ли я говорю - три…

Вдруг из-под кровати выбежала разноцветная гусеница и засеменила по комнате, радостно вереща:

- Я! Я знаю! И про «подевались», и пло ЧеПУШИшкина, и про всё-всё-всё-всё! А чего не знаю, то обязательно узнаю! Потому что я – лю-бо-знательная! Вот так-то, вот так! Меня никто никогда не слушает, а я все могу рассказать!.. Я для этого даже букву «эр» говорить научилась!.. Вот, слушайте: «Р-р-р-р-р…»

- Стоп! – выставил ладошку Сиреневый прямо перед мордочкой гусеницы, когда она в очередной раз пробегала мимо него, и та остановилась. – Ну? – опустил он лапу. - Рассказывай. Начинай с Пушишкина.

- Он не Пушишкин, а просто Шишкин, - поправила гусеница. – Он р-рисовал картины с мишками.

- Вот с такими? – спросил Салатный, указывая в угол.