Александр Афанасьев - Заветные русские сказки

Варил, варил, попробовал и говорит:

– Всем бы кашица взяла, только б малую толику круп подсыпать!

Баба принесла ему круп.

Опять варил, варил, попробовал и говорит:

– Совсем бы готово, только б маслом сдобрить!

Баба принесла ему масла.

Солдат сварил кашицу:

– Ну, старуха, теперь подавай хлеба да соли да принимайся за ложку; станем кашицу есть.

Похлебали вдвоем кашицу. Старуха спрашивает:

– Служивый! Когда же топор будем есть?

– Да, вишь, он еще не уварился, – отвечал солдат, – где-нибудь на дороге доварю да позавтракаю.

Тотчас припрятал топор в ранец, распростился с хозяйкою и пошел в иную деревню.

Вот так-то солдат и кашицы поел, и топор унес!

Купил мужик гуся к празднику и повесил в сенях. Проведали про то двое солдат; один взобрался на крышу гуся добывать, а другой вошел в избу.

– Здорово, хозяин!

– Здорово, служба!

– Благослови колядовать!

– Колядуй, добрый человек!

Солдат начал:

А хозяину и невдогад, что солдат прямо в глаза ему смеется.

– Спасибо тебе, служивый! Я, – говорит, – такой коляды отроду не слыхивал.

– Ничего, хозяин, завтра сам ее увидишь.

Наутро полезла хозяйка за гусем, а гусем и не пахнет давно!

У мужика в сенях висел кусок сала. Один солдат взобрался на чердак; другой вошел в избу:

– Здравствуй, бабушка! Скажи, пожалуйста, как у вас звонят?

– Неужли ж ты не слыхивал?

– Не доводилось, бабушка!

– У нас звонят: тень-бом! тень-бом!

– А у нас: тини-тини, по-тя-ги-вай, на сто-ро-ну по-гля-ды-вай!

– Хорошо и этак! – говорит баба.

Ну, пока один звонил, другой (солдат) сало стащил.

Бедный мужик, идучи по чистому полю, увидал под кустом зайца, обрадовался и говорит:

– Вот когда заживу домком-то! Возьму этого зайца, убью плетью да продам за четыре алтына, на те деньги куплю свинушку, она принесет мне двенадцать поросеночков; поросятки вырастут, принесут еще по двенадцати; я всех приколю, амбар мяса накоплю; мясо продам, а на денежки дом заведу да сам оженюсь; жена-то родит мне двух сыновей, Ваську да Ваньку. Детки станут пашню пахать, а я буду под окном сидеть да порядки давать: эй вы, ребятки, крикну, Васька да Ванька, шибко людей на работу не туганьте, видно, сами бедно не живали!

Да так-то громко крикнул мужик, что заяц испугался и убежал, а дом со всем богатством, с женой и с детьми пропал!

Мужик стащил в лавке куль пшеничной муки; захотелось к празднику гостей зазвать, пирогами попотчевать. Принес домой муку, да и задумался:

– Жена! – говорит он своей бабе. – Муки-то я украл, да боюсь – узнают, спросят: отколь ты взял такую белую муку?

– Не кручинься, мой кормилец, я испеку из нее такие пироги, что гости ни за что не отличат от аржаных.

Пришла в кабак баба и спрашивает о своем муже:

– Не был ли здесь мой пьяница?

– Был.

– Ах, подлец, ах, разбойник! На сколько он выпил?

– На пятак.

– Ну так давай мне на гривну.

Выдали девку замуж; она сидит и воет:

– Свет-то моя крашенина, у матушки на печи осталась!

– Какая крашенина? Много ли аршин?

– Да я в квасу хлеба накрошила густо-нагусто, и с лучком, и с маслицем!

У одной бабы был муж глухой. Раз как-то вздумалось ей приласкаться к мужу. Вот она и говорит ему:

– Ох ты моя защита и оборона!

– Как, я ощипана ворона? Ах ты, такая-сякая! – И отколотил жену.

– Что ты, глухой черт! – закричала баба. – Разбойник, обидчик этакой!

– Вот давно бы так! – сказал муж.

Давно было. Не стало на селе попа. Согласились мужики избрать попа миром, выбрали и пошли к дяде Пахому.

– Пахом, – говорят ему, – а Пахом! Будь ты у нас на селе попом.

Пахом и стал попом, да то беда: ни службы не знает, ни петь, ни читать не умеет.

Вот однажды собрались миряне в церковь, а в тот день был большой у бога праздник. Пахом выносит книгу и спрашивает:

– Православные! Знаете ли вы эту книгу?

– Знаем, батька, знаем. Еще покойный поп все, бывало, ее читал.

– Ну, коли знаете, нечего вам ее и читать.

Выносит другую:

– Православные! А эту книгу знаете?

– Нет, батька, этой не знаем.

– Ну, так что ж вам ее и читать!

Повез мужик в город три четверти ржи продавать. Подъезжает к заставе. Обступили его мошенники:

– Стой! Как тебя зовут?

– Егором, родимые!

– Эх, брат! Недавно у нас четыре Егора церковь обокрали; троих-то нашли, а четвертого все ищут! Смотри ж, коли где тебя спросят: как зовут? – говори: без четверти Егор; а не то свяжут да в тюрьму посадят.

– Спасибо, родимые, спасибо, что научили!

Приехал мужик на подворье, хватился, а четверти ржи как не бывало! На заставе стащили.

В одном селе жил-был старик, да такой скупой, прижимистый! Как сядет за стол, нарежет хлеба, сидит да на снох посматривает: то на ту, то на другую, а сам ничего не ест. Вот, глядя на него, и снохи тоже поглазеют-поглазеют, да и полезут вон из-за стола голодные. А старик опосля, только что уйдут они по работам, втихомолку наестся, напьется и разляжется на печи сытехонек.

Вот однова отпросилась меньшая сноха и пошла к своему отцу, к матери и стала жаловаться на свекра:

– Такой-де лютый, ненавистный! Жить нельзя! Совсем есть не дает, все ругается: ненаеды вы этакие!

– Хорошо, – говорит ей отец, – я приду к вам в гости, сам посмотрю ваши порядки.

И погодя денек-другой пришел он к старику вечером.

– Здорово, сват!

– Здорово!

– Я к тебе в гости; рад ли мне?

– Рад не рад, делать нечего; садись, так и гость будешь!

– Как моя дочушка живет, хорошо ли хлеб жует?

– Ништо, живет себе!

– Ну-ка, сватушка, соловья баснями не кормят; давай-ка поужинаем, легче говорить будет.

Сели за стол; старик нарезал хлеба, сам не ест – сидит, все на снох глядит.

– Эх, сват! – говорит гость. – Это не по-нашему; у нас нарезал хлеба да поел, еще нарезал – и то поел. Ну вы, бабы молодые, больше хлеба ешьте, здоровее будете!

После ужина стали спать укладываться.

– Ты, сват, где ляжешь? – спрашивает хозяин.

– Я лягу на кутничке.

– Что ты! Я тут завсегда сплю, – говорит старик.

Вишь, в куте́ у него спрятаны были яйца, хлеб и молоко; ночью, как заснут в избе, он украдкою встанет и наестся вдоволь. Сват это дело заприметил.

– Как хочешь, – говорит, – а я лягу на кутничке.

Вот улеглися все спать. В самую как есть полночь старик ползком-ползком да прямо в залавок – скрип! А гость еще с вечера припас про него большой ремённый кнут; как вытянет свата раз, другой, третий – сам бьет да приговаривает:

– Брысь, окаянная, брысь!

Пришлось старику не евши спать. Вот так-то прогостил сват у свата целых три дня и заставил на́долго себя помнить.

Проводил его старик, и с тех пор полно – перестал у снох во рту куски считать.