Сергей Черепанов - Кружево

Тем она была хороша, его медовуха, что пока пьешь, так будто холодный родник рядом воркует, а над лесом жаркое солнышко плавится, под ногами разнотравье пышет. С одного ковша кровь-то у тебя так и взыграет. И стал ты, вроде, моложе, красивше, и все-то вокруг тебе любо до слез.

Овсей Поликарпыч сам медовухи никогда не варил, но к чужой, на даровщину, имел большое пристрастие. Вот потому, надо не надо, похаживал к соседу Онисиму, напрашивался. Находил разные заделья да приноравливал к той поре, когда Онисим обедал.

Сколь ни были они разные, но Онисим желал Овсею Поликарпычу только добра. Из-за этого иной раз даже выговаривал ему:

— Ну, что за жизня твоя, сусед? К чему? Забился, как червяк в репу, и думаешь, поди-ко, лучше таковского житья нету?

А неподатлив был на уговоры Овсей Поликарпыч.

— Да мне что? Я всем доволен...

И прожили бы они, наверно, так без ссоры до самой старости, кабы не кожух...

Этот овчинный кожух был справлен Овсею Поликарпычу еще в ту пору, когда он в женихах числился. Лет двадцать прошло. Другие мужики свои лопатины [5] Лопатина — верхняя одежда. уже много раз поменяли, а Овсей Поликарпыч злосчастный кожух ни зимой, ни летом с плеч не спускал. Овчину-то уж и покоробило, и дыра на дыре, заплата на заплате. Голимый стыд! Онисим пытался уговорить:

— Скинь же ты, сусед, этот ремок с себя! Ведь не по миру собрался...

Но тоже не помогало. Отмахнется Овсей Поликарпыч, новую заплату пришьет и снова кожух носит.

При всей своей доброте Онисим дольше уж терпеть не мог. И положил он себе: как-никак кожух изничтожить! Ведь вся деревня начала потешаться: экое-де огородное пугало!

Однажды повстречал он Овсея Поликарпыча.

— Хочу тебе загадку загадать!

Тот принял это за шутку.

— Да нет, — пояснил Онисим, — вовсе не шутка. Коли ты загадку разгадаешь, я тебе корчагу медовухи поставлю. А не разгадаешь — снимай кожух, клади на чурбак и топором поруби.

— Что ты! Не буду! — замахал руками Овсей Поликарпыч и попятился, но мало времени погодя жадность его все ж таки обуяла, соблазнился. Предупредил, однако, Онисима:

— Ты давай по-честному, не обмишуль.

Ударили по рукам.

— Вот загадка, — сказал Онисим. — Стоят передо мной два ходила, два махала, два смотрела, одно кивало. Что такое?

У Овсея Поликарпыча аж глаза по-бараньи округлились. Думал он, думал, в затылке чесал, да в бороде ногтем скреб, а час прошел, не придумал ответа.

— Эх, ты-ы! — сказал Онисим. — На себя бы посмотрел. Ты ведь и есть это самое: ноги, руки, глаза и башка твоя дурная...

Разобиделся Овсей Поликарпыч: ты, дескать, все ж обмишулил меня, сделал с подвохом, потому как ни один даже дурачок о себе плохо помыслить не может. И кожух не отдал.

Тогда же Онисим-то еще посмеялся и пообещал:

— Ладно. Другой способ найду.

Вскоре подступила пора землю пахать под пар. Запрягли они коней в телеги, положили сабаны да припасы на неделю, чтобы безвыездно в поле работу кончить. Поехали вместе. Дорога у них попутная, у того и другого пашни были за озером, через одну межу.

Ну, путь не ближний, и Онисим-то со своей телеги перебрался к Овсею Поликарпычу, вроде покурить. А в мыслях было у него другое.

Когда из деревни выехали, он и принялся зевать:

— Скушный ты мужик, Овсей Поликарпыч! Ну-ко, хоть, сказку расскажи.

Тот не то, что сказок, посказулек не знал.

— Так поиграем, что ли? — предложил Онисим.

Зашевелился Овсей Поликарпыч.

— В какую игру?

— Да хоть фуфарки [6] Фуфарки — катышки из сырой мятой глины. покидаем, — сказал Онисим. — Кто дальше забросит. Помнишь, как мы с тобой еще парнишками были, ты забрасывал фуфарки ловко. Не разучился еще?

— Наверно, не разучился, — повеселел Овсей Поликарпыч.

— Но только, чур, коли уж мы свои парнишечьи годы вспомнили, то давай и говорить, как парнишки. Иначе, что за игра! Бородатым мужикам фуфарками заниматься неловко.

Похохотал Овсей Поликарпыч, согласился. Набрали они из канавы глины, намяли ее, наломали с березы прутьев и принялись играть. Телеги, знай себе, катятся, погромыхивают по дороге, а два мужика по-ребячьи меж собой говорят и кидают фуфарки: кто дальше?

И ни разу ведь Овсею-то Поликарпычу в башку не пало, что за игрой какой-то замысел есть.

Пока кони на меже кормились, Онисим костер разложил, повесил на треноге казанок, начал похлебку варить. Овсей Поликарпыч под телегу залез, пологом от комаров закрылся и вскоре заснул. Насчет похлебки не позаботился: сосед сварит — угостит.

А Онисим лишь того и ждал. Едва Овсей Поликарпыч запосвистывал да запохрапывал во сне, он его драный кожух с телеги стянул, кинул в костер.

Сварилась похлебка. Вылез Овсей Поликарпыч из-под телеги. Спросонья, пока глаза протирал, ничего не заметил, а за ложку взялся, повел носом туда-сюда: вроде паленой шерстью припахивает. Не от похлебки ли? Повернулся к костру-то и — аж позеленел. Из остатков кожуха даже варежки-шубенки не выкроишь. Рассерчал он, казанок с похлебкой ногой пнул и с поля долой.

На второй день вызвали Онисима в волостное правление. Судить мировым судом. Народу полдеревни собралось.

Вот мировой судья начал допрашивать:

— Ты пошто, Онисим, над Овсеем Поликарпычем изгаляешься? По какому праву кожух его сжег?

Онисим прикинулся простаком.

— Ничего не бывало, господин судья! Наверно, это Овсею Поликарпычу поблазнило. У него ведь все не как у добрых людей.

Овсей Поликарпыч с места вскочил, заругался, начал требовать, чтобы судья заставил Онисима новый кожух вместо старого предоставить.

Так полдня судились. Овсей Поликарпыч доказывает одно, Онисим стоит на своем: поблазнило-де соседу, а может, он и не в своем уме?

Потом уж, когда народ-то такой неразберихой натешился, а мировой судья от натуги взмок, Онисим повернул дело по-иному, как его с самого начала задумал. Приподнялся со скамейки, приставил палец ко лбу:

— Вспомнил...

— Чего же ты вспомнил? — переспросил мировой.

— А то, господин судья, что действительно сгорел кожух...

— Во! Во! — обрадовался Овсей Поликарпыч. — Признаешь!

— Однако, было это когда же? — спросил Онисим. — Это не тогда ли, Овсей Поликарпыч, когда мы с тобой в фуфарки играли да по-детски меж собой балаболили?

— Истинная правда! — закивал головой Овсей Поликарпыч.

— Так чего же ты лишь нынче тяжбу затеял? — укорил Онисим и будто даже обиделся: — Эка, сколь годов прошло!

Потом к мировому обратился и того заморочил:

— Прими, господин судья, во внимание, что, значит, сгорел-то кожух не вчера, а когда мы парнишками были.

Ошарашил Овсея Поликарпыча. Тот хлоп-хлоп глазами — растерялся. Потом сгреб шапку да бежать, а народ-то со смеху уморился.

Так вот и завязался узел. Из-за драного кожуха!