Константин Арбенин - Заявка на подвиг: Сказочное повествование

Вернулся рыцарь на исходную позицию, бережно положил мяч на траву, пригляделся к драконьим воротам. Вроде как, и слух стал к нему возвращаться.

– Льготы, говоришь, у тебя, бронь? Знаю я твою липовую бронь, не прочнее она моих летних доспехов. Но сейчас я ее из липовой в самую настоящую превращу, причем без всякой волшебной палочки. И тогда – прощай, авиация! Придется тебе, твое безголовие, в мультиках сниматься – в массовке. Хочешь, пока не поздно, похлопочу за тебя, устрою на хорошее место?

– На лесоповал, что ли? – загнанно посмеивается Спартак Динамыч второй одноглазой головой. – Язву свою казенными харчами поправлять? Дураков нет.

– Значит, твое злостное беззаконие, отказываешься от моей гуманитарной помощи?

– Да уж как-нибудь своими головами проживем, без лысых.

– Ну тогда, как говорится, знай наших, – разбегается рыцарь. – Тогда получай, злодей, оскара за все свои спецэффекты!

Разбежался и как даст по мячу щечкой – такого дрозда закрутил, что сам от отдачи чуть в канаву не спикировал.

Призраки руками всплеснули, оруженоска за волосы схватилась – не верят глазам своим.

Спартак Динамыч даже шевельнуться не успел. Переглянулся, головы пересчитал, а их всего восемь! Думал сначала, что сбился со счету, а потом оглядел окрестности – так и есть, дымится в кустах любимая его голова – шестая, средняя, самая представительная и уполномоченная: он ею со всякими нужными людьми разговаривал, для исключительно важных бесед приберегал!

Поблекли призраки, сидят – не высовываются, некоторые из них совсем незаметными стали, а некоторые принялись потихоньку мутировать в цвет рыцарских доспехов. Оруженоска молчит, но руками на радостях такие сигнальные кренделя выписывает – матерый флажковый позавидовал бы!

– Все, партия! – говорит барон Николай, задыхаясь. – Выпускай, футболистов, твое безголовие, пока я тебе оставшиеся клубни не посшибал!

А Спартак Динамыч как заревет хором:

– Нет! Не позволю! Не честно! Давай дополнительное время!

Стал землю лапами топтать, хвостом каменную пыль околачивать, ртами разноцветные искры метать. Сам с собой в перепалку пустился – одна голова на другую набрасывается, обвиняет в спортивной некомпетентности, третья четвертой хамит, пятая плачет, шестая разнимать пытается, седьмая цинично смеется, а восьмая тянет всех в пещеру – подальше от этих рыцарских штучек. Не организм, а какая-то коммунальная кухня с хвостом!

Но до полной паники не дошло, – четвертую голову-то, самую рассудительную, барон Николай так и не сбил. Пожалел или промахнулся – непонятно, а только факт налицо: четвертая голова на месте осталась, ситуацией завладела, панику среди своих предотвратила, навела в стане тишину и порядок. Оплошал, выходит, барон Николай с четвертой головой – главнейшую деталь в своем противнике из строя вывести не сподобился!

– Три ноль, рыцарь, – говорит четвертая голова, – твоя правда, никуда от нее не деться. Только игровое время-то у нас еще не истекло, значит, и игра не окончена. Так?

Барон Николай кивнул – ничего не попишешь. Дракон выпрямился, осанку восстановил, живот вперед выпучил.

– Берем тайм-аут, – говорит восьмой головой.

Развернулся – и уполз в пещеру без лишних комментариев, пока рыцарь возразить что-либо не надумал.

Барон Николай руками развел, на оруженоску смотрит. Растерялся он; победить – победил, а как ту победу удержать, как ею воспользоваться, не знает. И донья Маня стоит, от счастья подрагивает и тоже о дальнейшем не смыслит. Посмотрели они друг на друга, похлопали глазами. И обрадоваться им хочется, и удачу спугнуть боятся. Барон Николай знак донье Мане подает: погоди, мол, еще только полуфинал, расслабляться рано. И, чтобы форму спортивную не растерять в томительном ожидании, принялся мяч набивать.

А между драконьими головами в этот самый момент происходит совещание. Страсти внутри Спартака Динамыча кипят нешуточные: не будь головы частями одного организма, давно бы уже передрались и перегрызли друг друга. Только общая база их и удерживает от междоусобицы.

Тон, конечно, четвертая голова задает.

– А я вам говорю, – настаивает, – что дополнительное время брать нельзя! Баста! Если этот малый снесет нам еще одну башку, нам полный каюк будет!

– А че ты боисся? – ухмыляется первая. – Пусть сносит – у нас еще в запасе найдутся бошки! Или ты за себя волнуисся?

– Я за общее тело болею! – восклицает четвертая.

– Много на себя берешь, коллега, – вставляет седьмая. – Смотри, как бы пупок не расшнуровался.

– А расшнуруется – всем лихо будет, – вставляет десятая, – пупок-то общий!

– Ребята, давайте жить дружно, – ратует троечка. – У нас столько общего! Все ж таки на одной платформе стоим! Из одного места все ж таки произрастаем!

– Эй, там, на галерке, – голосит восьмерка, – сопливым слова не давали!

Тут четвертая голова как гаркнет на всех, даже огня в слова свои подпустила:

– Дураки пупырчатые! Вы подумайте мозгами своими – головы вы или что! Сейчас нас осталось восемь, это уже не одиннадцать, а значит, мы уже свою исключительность потеряли!

– Исключительность не в количестве, а в качестве, – возражает вторая. – Как говорил наш дедушка: не имей сто голов, а имей сто рабов!

– Это ты другим объясняй, чулок кожаный, – продолжает четвертая. – Не знаю, как там качество, а с таким количеством нас из красной книги завтра же вычеркнут. И рабы все разбегутся тотчас: зачем им безголовый хозяин!

– Теряем головы, коллеги! – голосит пятая голова. – И какие головы! Лучшие!

Остальные шикают на нее – хотят дослушать, что четвертая скажет.

– И выходит, коллеги, что если мы еще одной башки лишимся, то будет нас всего семеро. А семиголовый дракон – это, коллеги, все равно, что полосатая зебра. Общее место, посредственность, понимаете? Каждый второй дракон в королевстве – семиголовый. И лишат нас всех привилегий, снимут с нас все льготы и спецдотации, отнимут кредиты и гранты! Как мы будем жить? На что?

– Отнимут у нас грантЫ, и будут нам всем – кранты! – заливается в истерике пятая.

– А шеи? Шеи не в счет? – в отчаянии спрашивает третья.

– Шея без головы права голоса не имеет и интеллектуальной ценностью не считается! Вот посадят к нам на свободные шеи кого-нибудь со стороны, заставят их гнуться в три погибели – вот тогда вы мои слова попомните! Пожалеете тогда, что головами-то разбрасывались направо и налево! Но поздно будет.

– А сейчас? Сейчас еще не поздно? – спрашивает пятая и, не дожидаясь ответа, начинает громко-громко рыдать.

Барон Николай расхаживал взад-вперед перед разинутой пастью пещеры и от долгого ожидания перестал прислушиваться к тому, что происходит внутри. И когда он стал уже думать совсем о другом (а у него было сегодня, о чем подумать), из недр скалы раздался шум. Несколько призраков выпорхнуло, проскользнуло мимо рыцаря и выстроилось двумя прозрачными рядками вдоль воображаемого поля. Барон Николай подбежал к мячу и оглянулся на оруженоску. Та кивнула – обеспечила свою поддержку. Рыцарь улыбнулся ей напряженно и, встав в спортивную стойку, приготовился к худшему.