Эдит Несбит - Сказки и истории

— Но тогда в чем же дело? — спросила мама.

— Корь, — сказала мисс Симпшелл. — У всех детей одновременно. Они сплошь покрыты сыпью.

— Боже мой! — воскликнула мама.

— И я подумала, что Молли не следует с ними общаться, иначе она неминуемо подхватит заразу. Зная, что вы должны вот-вот подъехать, я поспешила к воротам, чтобы вас предупредить, и в благодарность за свою заботу была названа сумасшедшей.

— Прошу прощения, я была не права, — извинилась мама. — Вы поступили вполне разумно. Проследите за тем, чтобы дети находились в тепле. Вы уже вызывали доктора?

— Я не успела; болезнь только что обнаружилась. Это ужасно! Их руки и лица — все покрыто мелкими красно-фиолетовыми пятнами.

— О Боже! Надеюсь, что это не какое-нибудь еще более страшное заболевание! Я немедленно отправляюсь за доктором. Домой вернусь с последним поездом. К счастью, у Молли в коробке есть вся необходимая одежда, и нам не надо ничего брать из дому.

Итак, Молли пришлось снова садиться в кэб, на котором они сюда приехали.

— Я отвезу тебя обратно к тете, — сказала мама.

— Но тетя Элиза сейчас во дворце епископа и пробудет там несколько дней, — напомнила Молли.

— Ах, да, конечно. Она всегда торчит в гостях столько, сколько, по ее мнению, требуют правила приличия. Делать нечего, едем к тете Марии. Боже, Боже мой!

— Не расстраивайся, мамочка, — сказала Молли, беря ее за руку. — Они все очень скоро поправятся, а я постараюсь вести себя хорошо и не заболеть вовсе.

Она говорила так, чтобы утешить маму; на самом же деле она предпочла бы самую тяжелую болезнь поездке к тете Марии, ежегодные визиты к которой были для девочки сущим мучением.

Тетя Мария жила в прекрасном старинном особняке в графстве Кент. Ее дом был битком набит разными красивыми вещами и окружен большим роскошным садом; как однажды заметил Берти, это было место

Молли и ее мама приехали как раз к ужину. Тетя Мария была очень удивлена и, по своему обыкновению, недовольна. Молли тут же отправили в постель, а ужин ей в спальню принесла на подносе тетина служанка Клеменс. Ужин состоял из холодной баранины в мятном соусе, фруктового желе и взбитых сливок.

— Ваша тетя распорядилась подать вам молока и бисквитов, — сказала Клеменс. — Но я подумала, что такой ужин понравится вам больше.

— Клеменс, ты просто прелесть! — сказала Молли, приступая к еде. — Я боялась, что ты как раз сейчас окажешься в отпуске. Когда ты здесь, это место не кажется мне таким унылым.

Клеменс была явно польщена и тут же вернула комплимент.

— Да и вы, мисс, когда захотите, можете быть совсем неплохой девочкой, — сказала она. — То есть я к тому, что вы всегда отличались хорошим поведением, если только вдруг не начинали вести себя плохо. Кушайте на здоровье. Я потом загляну пожелать вам спокойной ночи.

Что Молли нравилось в доме тети Марии, так это отсутствие детских комнат с характерной для них обстановкой — низкими расписными кроватями, маленькими столами и стульями, толстыми цветными половиками и множеством иных как бы ненастоящих вещей. В тетином доме все комнаты были настоящими; повсюду на полах лежали дорогие ковры, а старинная мебель из редких пород дерева выглядела не просто солидно, но еще и с оттенком аристократического изящества. Все кровати здесь были снабжены шелковыми занавесками и балдахинами, державшимися на четырех резных столбиках — спать в такой кровати, похожей на маленький дом или шатер, было удовольствием совершенно особого рода. Комната, куда поместили Молли, в прошлом являлась кабинетом, о чем свидетельствовали ряды книг в золоченых переплетах, массивный письменный стол и стеклянный шкаф с чучелами разных птиц, а также чучелом зубастой щуки, — все они почти ничем не отличались от живых. Кроме того, по углам комнаты стояли два больших дубовых комода, а на каминной полке расположилась парочка толстых белых индийских идолов со скрещенными ногами и бессмысленными улыбками на круглых физиономиях. В отделке кабинета преобладали черные, красные и золотистые тона, что придавало здешней атмосфере дополнительную таинственность. Молли очень нравился старинный кабинет, но она предпочла бы осматривать его при дневном свете. Ночевать тут было слегка жутковато, и девочка обрадовалась, когда вернувшаяся служанка зажгла рядом с постелью уютный огонек ночной лампы.

Засыпая, она думала о Берти, Еве, Сесилии, Винсенте и малыше и пыталась угадать, каково им было в эти минуты. Она знала, что корь — штука пренеприятная, но смутно представляла себе, как и что именно должно при этом болеть.

В течение всего следующего дня тетя Мария не слишком досаждала Молли своими придирками. Только однажды она проворчала что-то насчет людей, приезжающих без предупреждения и нарушающих привычный уклад жизни.

— Я постараюсь ничего не нарушить, — пообещала Молли и, отправившись к садовнику, попросила его повесить на ветке дерева качели.

Когда ее просьба была выполнена, она раскачалась изо всех сил, упала и набила на лбу шишку величиной с куриное яйцо, что, по словам тети Марии, пошло ей на пользу, ибо до конца дня она вела себя тихо и не совершила больше ни одного дурного поступка.

На следующее утро Молли пришло сразу два письма. Первое было от Берти. Вот его текст:

«Дорогая Молли.

Мы совсем не хотели доставлять тебе неприятности, но ты сама виновата — зачем было возвращаться домой на день раньше срока? Мы устроили этот маскарад с корью, чтобы подразнить старую ведьму Симпшелл, которая зверски смела веником наше поле битвы. Надуть ее оказалось проще некуда — мы помазали руки и лица киноварью, а потом нанесли на них точки смесью из красного лака и берлинской лазури. После этого оставалось лишь опустить в спальне шторы и со слезами пожаловаться на головную боль (слезы, конечно, были только у девчонок, но на боль жаловались все). Эта змея так перепугалась, что даже не рискнула подойти к нам поближе; но было видно, что она раскаивается в своем дневном преступлении. Позже вечером дошло до того, что она явилась к двери спальни и через замочную скважину попросила у нас прощения. Тут уже мы решили сознаться, потому что злодейство было наказано и продолжать розыгрыш стало неинтересно. За это нас на три дня заперли а спальне, так что мне пришлось спускать письмо на рыболовной леске сыну булочника, который обещал отправить его по почте. Мы здесь как в темнице и он — наша единственная связь с внешним миром. Вечером он собирается принести нам пирог с яблоками или — что было бы гораздо лучше — с кинжалом и веревочной лестницей.

На этом прощаюсь.

Второе письмо было от мамы.