Эдуард Лабулэ - Сказки

Однажды, отправляясь на охоту, король переходил луг, на котором паслись его стада; на беду случилось так, что Буколла затесалась в королевское стадо.

— Какое у меня славное животное, — сказал король.

— Ваше величество, — отвечал пастух, — эта корова не ваша: это Буколла, корова старого крестьянина, который живёт вон в том домишке.

— Я хочу её иметь, — ответил король.

Во время охоты король только и говорил, что о Буколле. Возвратившись вечером домой, он позвал к себе начальника гвардии, такого же злого, как и он сам, и сказал ему:

— Отыщи того крестьянина и приведи мне корову, которая мне так нравится!

Королева стала просить короля не делать этого.

— У этих бедняков, — сказала она, — только и есть, что одна корова; взять её — значит уморить их с голоду.

— Она мне нужна, — отвечал король. — Купить её, выменять или взять силой, — всё равно! Но если через час Буколла не будет на конюшне, горе тому, кто не исполнит своей обязанности! И король так насупил брови, что королева не осмелилась открыть рта, а начальник гвардии с толпою слуг поспешил уйти.

Крестьянин доил корову у своих дверей, а дети толпились кругом и ласкали её. Услыхав королевское приказание, бедняк покачал головой и объявил, что ни за что не уступит коровы.

— Она моя, — прибавил он, — это моё добро, моя вещь, и я люблю её больше всех королевских коров и всего королевского золота!

Ни просьбы, ни угрозы не могли поколебать старика. Назначенный час проходил. Начальник гвардии боялся своего повелителя и схватил Буколлу за недоуздок, желая увести её силой. Крестьянин стал было сопротивляться, но упал мёртвый, получив удар топором. При виде этого все дети зарыдали. Только Бриам не плакал. Бледный, он не выронил слова и остолбенел на месте.

Начальник гвардии знал хорошо, что в Исландии за кровь льётся кровь и что рано или поздно сын отомстит за отца. Если не хотят, чтобы дерево снова выросло, нужно вырвать из земли последний его отросток. Разбойник схватил одного из плачущих детей и спросил;

— Где у тебя болит?

— Тут, — ответил ребёнок, указывая на сердце.

Злодей тотчас же вонзил ему в сердце кинжал.

Шесть раз он делал подобный вопрос, шесть раз получал такой же ответ и шесть раз бросал труп сына на труп отца.

А Бриам с помутившимся взглядом и полуоткрытым ртом скакал за мухами, что кружились в воздухе.

— А у тебя, дурак, где болит? — крикнул ему палач.

Вместо ответа Бриам отвернулся, стукнул себя по спине и запел:

Начальник гвардии побежал было за дураком, но товарищи остановили его.

— Полно, — сказали они. — После волка душат волчонка, но не убивают дурака. Что он тебе сделает?..

Таким образом, распевая и танцуя, Бриам спасся.

Вечером король ласкал Буколлу и совсем не находил, что заплатил за неё дорого.

А в бедной хижине старуха со слезами на глазах просила у Бога справедливости. Каприз короля в один час отнял у неё мужа и шестерых детей. Из всех тех, кого она любила и для кого она жила, остался один жалкий дурак.

Скоро, вёрст за двадцать кругом, только и было разговору, что о Бриаме и его глупостях. Раз он хотел воткнуть гвоздь в солнце, другой раз он подбрасывал вверх свой колпак, желая надеть его на луну.

Король был самолюбив и, желая походить на других, более важных королей, захотел иметь при дворе шута. Привели Бриама и надели на него разноцветное платье: одна нога была голубая, другая красная; один рукав был зелёный, другой жёлтый; нагрудник был оранжевый. В этом костюме попугая Бриам должен был развлекать придворных. Подчас его ласкали, подчас и били, но бедный шут сносил всё без жалоб и целые часы проводил в беседах с птицами или следил за тем, как хоронят муравьи своего товарища. Если же и говорил, то говорил глупости, чем доставлял большое удовольствие тем, кто не страдал от его глупостей.

Раз, когда собирались накрывать на стол, начальник гвардии вошёл на кухню. Талон увидал Бриама с ножом в руках, рубившего вместо петрушки старые морковные листья. Вид ножа испугал убийцу; в его сердце закралось подозрение.

— Бриам! Где твоя мать? — спросил он.

— Моя мать? А вон, она там варится! — отвечал шут, указывая пальцем на котёл, в котором варился королевский обед.

— Глупая скотина, — сказал начальник гвардии, показывая на котёл. — Посмотри, что там такое?

— Там мать моя, она меня кормила! — крикнул Бриам.

И, бросив нож, он вскочил в печку, схватил котёл и убежал в лес. За Бриамом побежали, но напрасно. Наконец его поймали, но всё было разбито, испорчено и разлито. Вечером король пообедал куском хлеба и утешился только тем, что приказал поварёнкам крепко высечь Бриама.

Избитый, пришёл Бриам вечером в хижину и рассказал о случившемся матери.

— Сын мой, сын мой! — сказала бедная женщина. — Не так следовало сказать…

— А как следовало сказать, матушка?

—. Следовало, сын мой, сказать: вот котёл, 'ежедневно полный благодаря королевской щедрости!

— Хорошо, матушка. Завтра я так скажу!

На следующий день собрался двор. Король разговаривал со своим церемонимейстером. Это был знаток своего дела, красивый и жирный весельчак. У него была большая лысая голова, толстая шея и до того большой живот, что на нём невозможно было скрестить руки; две маленькие ножки с большим трудом поддерживали это громадное здание.

В то время, как король разговаривал с церемонимейстером, Бриам смело потрепал его по животу и сказал:

— Вот котёл, ежедневно полный благодаря королевской щедрости!

Нечего и говорить, что Бриама побили; король был взбешён, двор также, но вечером в замке все шептали друг другу на ухо, что дураки, сами того не зная, говорят иногда правду.

Избитый, пришёл Бриам к матери и рассказал обо всём.

— Сын мой, сын мой! — сказала бедная женщина. — Не так следовало сказать.

— А как следовало сказать, матушка?

— Следовало, сын мой, сказать: вот любезнейший и вернейший из придворных!

— Хорошо, матушка. Завтра я так и скажу!

На другой день при дворе был большой выход и в то время, как министры, камергеры, офицеры, прелестные дамы и кавалеры лебезили перед королём, король дразнил большую собаку, вырывавшую у него из рук кусок пирога.

Бриам сел у ног короля и взял собаку за шиворот; собака заворчала и сделала ужасную гримасу.

— Вот, — крикнул шут, — любезнейший и вернейший из придворных!