Эдуард Шим - Сказки, найденные в траве

Автор этой книги живёт на той же лестнице, что и я.

Мы с ним иногда встречаемся в лифте. Естественно, что постепенно познакомились.

«Как ваша фамилия?»

«Шим Эдуард Юрьевич».

«А!.. Это тот самый Шим, который писатель?»

«Да, а ваша фамилия как?»

«Образцов Сергей Владимирович».

«А!.. Это вы тот самый Образцов, который руководит кукольным театром?»

«Правильно».

С того дня стали здороваться; потом я пригласил Эдуарда Юрьевича на премьеру, а он мне дал прочитать свою, ещё не напечатанную рукопись. Я прочёл, и мне захотелось написать к этой будущей книжке предисловие.

Шим спросил издательство. Там сказали: хорошо, пусть пишет.

Вот я и пишу.

За окном зима. Ветви деревьев окантованы пушистыми колбасками снега. На перилах балкона две кормушки. Одна похожа на круглый домик с такой же круглой терраской. Она с просяным зерном. Другая — как маленькая металлическая авоська. В ней обрезки сала.

Около качающегося домика всё время вертятся суматошные полевые воробьи, а иногда, откуда ни возьмись, появляется поползень. С двух концов одинаковый, как веретено. Не поймёшь, где голова, где хвост. Везде остро.

К металлической авоське прилетают синицы — московки, гаечки, лазоревки; повисают на авоське спиной вниз и клюют сало. Пугаются друг друга, улетают, возвращаются и опять виснут. Мешают мне писать, потому что всё время интересно на них смотреть.

Под столом, у меня в ногах, свернулась бубликом приблудная собачонка по имени Лизавета. У неё голова похожа на лисью. Удивительная собачонка; как я без неё жил до сих пор, даже непонятно.

На столе рукопись Шима.

Вот опять синица прилетела. Голову набок, на меня поглядывает. И мне начинает казаться, что то ли мои синицы да воробьи из рукописи на балкон вылетели, то ли они прямо с балкона в рукопись влетели.

Замечательное дело писатель Шим делает, неоценимое. Раскрывает детские глаза и души.

Мне бы очень хотелось, чтобы матери, отцы, дедушки, бабушки, дяди и тёти, старшие сёстры и братья — одним словом, все, кто будет читать эту книжечку детям, поняли бы, как важно всё, что в ней написано.

Пусть в рассказике всего десять строчек. Всё равно важно. Потому что каждая строчка — это зерно, падающее в сердце ребёнка.

Ребёнок родится, человек создаётся.

Создаётся с первого дня всем тем, что его окружает, Материнскими руками, запахом молока, синевой неба, громом, дождём, детскими голосами.

Человек воспитывается — и вовсе не только родителями и школой, а всем, буквально всем тем, что он воспринимает. И самое главное — приучить ребёнка видеть, чувствовать и любить всё живое.

Только так может вырасти в его сердце доброта.

Только так возникнет и разовьётся в нём любознательность — мать всякой науки.

Только так может развиться эмоция, взволнованность — мать всякого таланта.

Пусть полюбит ребёнок шимовскую козу Матрёну, хоть она и обглодала веники.

Пусть поймёт он, что нельзя мучить жука, привязывая его на ниточку, даже если это вредный жук.

Пусть полюбит угадывать весну по запаху земли.

Пусть узнает, как растёт под снегом хлеб — тот самый, который даёт ему к обеду мама.

Пусть полюбит жизнь.

Настоящую подробную жизнь, в которой самое маленькое так же прекрасно и так же удивительно, как и самое большое.

Пусть станет счастливым оттого, что он научился и видеть, и чувствовать.

С. Образцов

Мой отец уехал работать в колхоз. Мама сказала:

— Когда запахнет весной, мы тоже поедем.

А я и не знаю, чем пахнет весна. Не запомнил с прошлого года.

Вот стало солнышко пригревать, сосульки плачут на крышах. Небо высокое и голубое.

Я говорю:

— Пахнет весной?

— Нет, — отвечает мама. — Весна только ещё улыбнулась. Рано!

Вот уже снег сделался грязный, забулькали ручьи на дорогах. Воробьи трещат целыми днями. Откроем форточку — на улице шум весенний.

Я говорю:

— Пахнет весной?

— Heт отвечает мама. — Весна ещё только голос подаёт. Рано!

Наконец растаял в городе почти весь снег. Уже тепло. На перекрёстке весенними цветами торгуют.

Мама купила букетик подснежников. Они синенькие такие, на коротких ножках. Их не срезали даже, а выдёргивали из земли прямо с луковками и корешками.

Мама понюхала подснежники и говорит:

— Вот теперь настоящей весной запахло... Пора ехать!

Я тоже понюхал. Оказалось, пахнут подснежники совсем не цветами. И не зелёной травой да листьями.

Обыкновенной землёй пахнет весна.

Сначала мы ехали на поезде, потом — в лобастом новеньком автобусе.

Я забрался на переднее сиденье, смотрю в окошко. Всё жду, когда наша деревня покажется.

Мама сказала:

— Её издалека заметишь!

Но пока не видать деревни. Дорога тянется полями. А поля ещё чёрные, пустые, и везде на них тракторы работают.

Ползёт трактор, а за ним остаются ровные-ровные борозды, словно земля гребешком расчёсана. Я подумал: вот почему настоящая весна пахнет землёй! Потому, что ещё не оделась земля... Только проснулась да причёсывается.

Вдруг далеко, на краю чёрных полей, что-то забелело. Как будто облако спустилось на землю.

Подъехали мы поближе, и я увидел, что это берёзы. Их много, и растут они дружно, широким кругом. Будто хоровод вести собрались.

— Ну, видишь? — спрашивает мама.Чего?

— Да нашу деревню. Во-он, на горке... Издалека светится!

Вот мне смешно стало!

Ищу, ищу свою деревню, а она за берёзами спряталась.

Кругом деревни поля ещё голые. А одно поле — будто зелёной краской залито. Такое яркое, такое весёлое, такое праздничное!

Мама сказала:

— Это хлеб растёт.

Зелёные ростки, одинаковые, как родные братцы, кустиками, кустиками торчат. Когда же они успели вырасти?

Мама объясняет: это озимый хлеб. Его под зиму сеяли, прошлой осенью.

Зёрна успели до холодов проклюнуться, прорасти и поднять над землёй кустики нежных зелёных листьев.

Потом их снегом закрыло. И уснули они до поры до времени. Над полем вьюги свистели, морозы студили землю.

А хлеб терпел.

Зябко ему было под снегом, темно. И долго-долго зима не кончалась...

Но дотерпел хлеб, дождался весны. И как только она пришла, сразу ожил, сразу начал расти. Не пропустил первое тепло, не замешкался.