Эдуард Шим - Сказки, найденные в траве

Тянется к солнышку, старается!

Идут люди весёлым зелёным полем, глянут по сторонам, улыбнутся:

— До чего хлеб хорош!

Встретился с моей бабушкой колхозный бригадир:

— Я посоветоваться хотел, Анна Степановна. Не пора ли раннюю свёклу сеять?

— Вечером тебе скажу, — отвечает бабушка. — Я ещё в лес не ходила, не знаю.

— Понятно, — говорит бригадир.

А мне ничего не понятно. Ни капельки... Зачем идти в лес, чтобы узнавать про свёклу? И кого там расспрашивать?

— Деревья расспрашивать, — объясняет бабушка. — Цветы расспрашивать, травы... Они скажут, ранняя нынче весна или поздняя. Знак подадут, когда сеять свёклу, когда огурцы.

— Какой такой знак?

— Да они разные бывают, знаки. Вот, — говорит бабушка,— свёклу мы посеем, когда на опушках осина зацветёт. Это лучший срок. А почему? Да потому, что каждому овощу своё время... Свёкла любит не шибко холодную землю и не шибко нагретую. А такая земля бывает как раз в те дни, когда осина цветёт... Развесит осина серёжки, и это нам, огородникам, знак: «Сейте раннюю свёклу!»

Вон, оказывается, какие хитрости.

На лесной опушке — осина, в огороде — свёкла. Не соседи, не родственники.

Но когда сеешь свёклу, про осину не забывай.

Следи, когда она знак подаст.

Большие хрюшки на свиноферме живут отдельно от маленьких.

Большие — важные такие, еле ходят.

У них чистота: на полу свежие смолистые опилки, стены белой извёсткой покрашены.

Обед им привозят на вагонетках. Прямо к корытам.

Услышит хавронья: скрипят колёсики по рельсу! Сразу подымается, втягивает пятачком аппетитные запахи. Передаёт соседке:

«Хрю! Обед едет!..»

И плывёт к своему корыту.

А для питья устроены у них настоящие автоматы. Только не с газированной водой, а с обыкновенной. Приделана железная чашка на трубе; свинья нажмёт пятачком — и в чашку польётся вода.

Сколько захочешь, столько и пей...

Забежал к большим хрюшкам глупый маленький поросёнок. Нос у него ещё не пятачком, а копеечкой.

Вот он этой копеечкой понюхал: что большие кушают? Как бы попробовать?

Подкатился к корыту, а оно высокое, не достать.

Кушать не дают, так хоть напьюсь! Подкатился к поилке, тычется, тычется, а поилка не отпускает воды. Не для таких носов сделана.

Ах, как плохо, если у тебя не пятачок, а всего копеечка!

Поймали мы глупого поросёнка, отвели обратно к маленьким.

Говорим:

— Не пищи, сиди дома! Тут за копеечку молока дадут!

Ходили с бабушкой в рощу, приглядывались — не цветёт ли осина?

А осина еще голая. Ни листиков, ни висящих серёжек.

— Бабушка, теперь каждый день будем за осиной следить?

— Для чего?

— А чтобы свёклу вовремя посеять. Чтоб не прозевать!

— Не прозеваем, — говорит бабушка. — Уже видно, что нынче весна — поздняя. Видно, что не скоро деревья оденутся...

— Где видно? А хоть под ногами. Не наступи, вон цветочек жёлтенький перед тобой... Это мать-и-мачеха, первый цветочек в очереди.

— В какой ещё очереди?

— В весенней. Все цветы друг за дружкой цветут. Будто в очереди. Сперва выглянет этот жёлтенький. Через неделю орешник зацветёт-запылит. Через две недели одуванчик распустится, ива свои барашки растопорщит. А через месяц и яблони зацветут...

— Это всё жёлтенький тебе сказал?

— Жёлтенький.

— Ага, значит, на осину-то незачем глядеть?

— На всё надо глядеть, — говорит бабушка. — Очередь-то живая... Этот жёлтенький на припёке распустился, поспешил. А братец его в холодке сидит, так опоздает.

— Кому же верить?

— Своему уму-разуму. На всё поглядывай, всё примечай. Тогда не только свекольные секреты узнаешь. Всю весну впереди увидишь, до самого красного лета!

Как пригреет солнышко, так все звери меняют зимние шубы на летние.

И зайцы меняют, и белки меняют, и лисы.

И телята на колхозной ферме тоже снимают зимние шубы.

Я погладил одного рукой, а шерсть так и лезет!

Телятница Нина Петровна дала мне щётку, и я стал помогать телятам снимать шубы.

Вон какой ворох шерсти вычесал...

У нас на ферме телята особенные. Они зимой в холодном телятнике жили, без печки.

Думаете, простудились?

Ни один даже не чихнул.

А шубы у них повырастали такие густые, такие лохматые — прямо как у медвежат.

И теперь наши телята ничего не боятся: ни ветра, ни дождика, ни снега.

Закалённые!

Без телячьих нежностей!

Капризничает весна.

То подарит ласковые,

тёплые деньки. А то насупится, дохнёт холодом, закружатся в воздухе белые мухи — снежинки.

Ложатся на траву, на первые ранние цветы мать-и-мачехи. Побелеет земля. Помертвеет. Будто зима вернулась.

Но есть место, где уже наступило жаркое лето. И это место не в дальних краях, не в жарких странах.

Оно рядом, сразу за нашей деревней.

Там уже заросли зелёные выше головы, и летают пчёлы, и жара июльская. Можно в одних трусиках бегать.

Построены около нашей деревни необыкновенные дома. Сплошь из стекла. И крыша прозрачная, и стены прозрачные.

Дома называются — теплицы.

Потому что круглый год в них тепло.

На улице снег, а под стеклянной крышей огурцы поспевают, цветы распускаются, пчёлы вылетают из улья.

Откроешь дверь, и попадёшь в середину лета.

У каждой птицы своя песенка.

Каждая песенка на что-то похожа.

Вот синица в чёрной шапочке поёт так, будто капельки в воду роняет: «День, день, день!»

Вот зяблик с пёстрыми крылышками засвистел, будто в дудочку: «Тюрли-тюр-ли-фиу!»

Вот сорока с длинным ступенчатым хвостом застрекотала, будто деревянная трещотка: «Тр-р-р-р!»

А вот жаворонок в поле поёт. Я не знаю, какой он. Так высоко взобрался, что с земли его не увидишь.

И я не знаю, на что похожа его песенка. То принесёт её ветром, то унесёт. Смотрю в небо, жмурюсь от солнца. И кажется мне, что это воздух нагретый звенит.