Геннадий Цыферов - Сказки старинного города

Ведь недаром старинным людям было приятно носить на макушке сад. И каждый хвалился:

— А мой сад, сударь, лучше. Он из страусовых перьев.

Впрочем, кроме шутки, и польза в том была немалая. В старину ведь не было дворников. И улицы подметали так: кланялись — и шляпные перья сдували пыль. И лишь один человек в шляпе не кланялся — король. Да. А шляпа у короля закрывала весь город. Как зонт. И когда долго, долго шел дождь, придворные всегда просили:

— Не пора ли вам погулять, ваше величество.

И в длинный солнечный день было то же.

Короля просили гулять, и тем он спасал своих подданных от жары. А ещё он их спасал от скуки. Потому что на полях королевской шляпы играл оркестр, и казалось, что с неба льётся музыка. И в городе все танцевали, все веселились.

Но теперь, ты, конечно, скажешь, как же король мог носить такую великолепную тяжесть? Очень просто. Её поддерживал целый полк гвардейцев. Мушкетами.

И все дни рождения в нашем городе, и все праздники справлялись только на голубых полях королевской шляпы. Вот какие шляпы были в старину!

Кому в детстве не хочется быть сказочным принцем?

Но если не принцем, то в крайнем случае… дрессировщиком в цирке.

Да. Да. Ведь в наше время это почти одно и то же. Только у дрессировщиков ещё остались зеркальные сапоги и красный королевский плащ, который волочится по полу, точно городской закат над детским парком. Об этом плаще, о тех знаменитых сапогах когда-то мечтали все мальчишки нашего города. А больше всех один. Каждую ночь он видел одно и то же — огни цирка.

А днём, днём он только и говорил:

— Цирк, цирк!

Но родители лишь смеялись над малышом:

— Дрессировщик! Ты не можешь им быть. Дрессировщик должен быть строгим, а ты слишком добр.

Да, конечно, он был добрым мальчиком, и однажды он попытался приручить птичку. Птичка прожила у него до осени, а осенью сказала:

— Спасибо, мальчик, но мне пора лететь.

И маленький дрессировщик отпустил её.

Ну и шутили же над ним после:

— Тоже мне укротитель! Не ты, а тебя приручают звери. Грустный ты очень дрессировщик.

С той поры его так и звали: очень грустный дрессировщик. А очень грустный дрессировщик скучал.

«Неужели, — думал он, — мне так никогда и не увидеть арены, никогда не надеть зеркальных сапог?»

«Никогда» — какое трудное слово. И как трудно произносить его в детстве. Но едва мальчик его произнёс, как к нему в окошко кто-то стукнул.

— Здравствуйте, это я — ваша дрессированная птичка. Я вернулась к вам, чтобы помочь. Вот зёрнышко, посадите его, и ваши мечты…

— Неужели, — не поверил мальчик, — мои мечты исполнятся?

— Да.

И он посадил зёрнышко.

Росло птичье зёрнышко, росло и выросло. И стало самым высоким, самым толстым деревом в городе. Толпами приходили люди, чтобы посмотреть на удивительное толстое дерево.

А как-то раз в сад пришёл учёный. Он сказал:

— Вы молодец, мальчик, вырастили настоящий африканский баобаб. Поздравляю, вы удивительный садовник.

Удивительный садовник, только и всего.

Мальчик даже обиделся.

А красный плащ, а зеркальные сапоги? Неужто птичка меня обманула, и я никогда…

Но только он хотел вновь произнести это трудное слово, как в калитку сада стукнули:

— Можно?

Косматый африканский лев стоял перед мальчиком.

— Здравствуйте, — смущаясь, сказал он. — Я слышал, вы вырастили баобаб. Баобаб — дерево моей родины. Мне очень приятно посидеть под ним и вспомнить родственников. Разрешите?

— Разрешите?

— Разрешите?

— Разрешите?

В тот день весь цирк, весь зоопарк побывал у мальчика. И каждый зверь сидел под деревом и вспоминал своих родственников…

И, конечно, на другой день мальчик уже выступал в цирке. А вскоре он прославился и стал одним из самых знаменитых цирковых артистов. Да, да.

А от прежнего осталось лишь одно: его по-старому и люди и звери продолжали звать очень грустным дрессировщиком. И всё потому, что если кто-то его в цирке не слушался, он никогда не ругался, а лишь грустно говорил:

— Ну, что ж, я не покажу тебе сегодня твой баобаб.

И тут все звери плакали и просили у него прощения. А ведь это и правда очень грустно — не видеть свой баобаб. Бао-бао-бао-баб.

Хорошо или плохо, если король обжора? Ты скажешь: «Конечно, плохо».

Вообще и я тоже так думаю, но иногда…

В одном старинном городе, где королём был обжора, существовала какая-то страшная вещь — дуэль.

Дуэль — это значит, люди колют друг друга шпагами.

— Нельзя! — закричишь ты. — Человек не жареная утка!

Правильно. И этот король тоже кричал: «Нельзя, нельзя, нельзя!»

Но это мало помогало. И тогда он просто раскрыл рот.

И просто проглотил все шпаги.

Как ты понял, в этом случае помог не королевский ум — королевское обжорство. Но вот что удивительно.

После этого обжорства дуэли стали прекрасны.

Лишённые шпаг дуэлянты стали просто дуть друг на друга. И дули до тех пор, пока один не улетал куда-то.

Ну, а это, я думаю, самый лучший способ путешествия.

Итак, да здравствует королевское обжорство!

В некоторых случаях это помогает. А именно тогда, когда хочется не драться, конечно, а путешествовать.

Испокон века живут на земле сапожники. В моём старинном городе тоже был один, только не простой, а потомственный. Это значит, что и дед, и прадед, и прапрадед его — все они шили башмаки и туфли.

Туфли… Целый ряд их, старинных, с бантами и вензелями, стоял у того сапожника за стеклом. Любопытные зеваки нередко заходили сюда, чтобы взглянуть и… ахнуть:

— Ах, какие туфельки, ах, какие…

Но мастер только ворчал:

— Неужели вам и сказать больше нечего?

— Нечего, — смущались люди. — Мы всё давно забыли.

И тогда мой лукавый сапожник брал туфельки и ласково говорил:

— Бальные туфельки — они подобны раковинам. Всегда поют. Вот туфелька из Варшавы. Вы слышите? Старая музыка. Это мазурка. Ну, а эта туфелька — она из Вены. Вы слышите? Менуэт.

Мазурка, менуэт, вальс — каждая старинная туфелька пела, и у каждой был свой голос.

И лишь одна молчала. Без вензелей и бантов, молча пряталась она в углу.

— Наверное, — говорили не раз посетители, — то туфелька самой бедной женщины.