Александр Мадисон - Сердце спящего духа

– А я тебя и не искал. Я собирал птичьи яйца, когда ты буквально свалился мне на голову… Солнце скрылось за облаками, – безо всякого перехода нервно сообщил старик, – Пока оно не появится, я не смогу точно держать направление. Скажи мне, ты видишь его сейчас?

– Нет, но знаю, где оно находится. Облака не плотные.

– Тогда следи за направлением, – кивнул учитель, – Только внимательно. Плыть ещё далеко.

Рене окинул окрест нервным взглядом. Земля скрылась за горизонтом. Вокруг со всех сторон плескались волны.

– Ну и как тебе? – словно увидев его взгляд, спросил старик.

– Что как? – не понял Рене.

– Что-что… Море, – нахмурился учитель.

И тогда Рене решил немного подразнить своего спесивого собеседника.

– Ну, на вид – почти совсем как море, – пожал плечами мальчик, – Правда, я до этого дня никогда его не видел.

– Какого оно цвета, Карась!

На Карася Рене обиделся.

– Синего. Точнее – зеленовато-синего, – угрюмо засопел он.

– Хорошо, – потеплел старик.

– Почему хорошо? – не понял Рене.

Учитель ответил не сразу.

– Это воспоминание из моего детства. Чем глубже море под тобой, тем более синими кажутся волны. На мелководье, у берегов, они зелёные, с какой-то болезненной желтизной. Стоит отойти на глубину, они темнеют, приобретают голубовато-синий отлив. Люди называют такой цвет цветом морской волны. Но это неправда. Далеко-далеко от всех берегов, когда до земли не доплыть даже за неделю, морские волны приобретают свой настоящий, глубокий синий цвет. Тёмный, почти фиолетовый. Ультрамарин. Увидеть ультрамариновые волны удаётся не всем. Это большое счастье и большая беда.

– Почему? – оторопел Рене.

– Счастье – потому, что это очень красиво. Беда – потому, что эту красоту нельзя забыть. Ты можешь жить долго и счастливо. Вдали от моря, от воды. Но однажды утром море вдруг призовёт тебя. И ты встанешь и пойдёшь. Пойдёшь на зов, навстречу ультрамариновым волнам. Пойдёшь потому, что в тебе не будет желания сопротивляться. Потому что единственное, ради чего стоит жить, за что бороться – это красота… Я не могу увидеть это снова. У меня больше нет глаз. Поэтому я и спрашиваю тебя, – речь старика становилась всё более неразборчивой, всё более безумной, – Ещё раз. Хотя бы раз… снова почувствовать… сопереживать… это удивительное ощущение единства… общности… с настоящей… морской волной…

Рене сидел спиной и не увидел, как старик смахнул слезу, выкатившуюся из-под безглазого века…

Солнце клонилось к закату. Рене устал и вымок с головы до ног. Ладони горели. На них вскочили волдыри. Теперь мальчик понял, почему ругался старик, когда он поплевал себе на руки. Рене обречённо вздохнул.

– Ничего, теперь уже скоро, – тотчас же отозвался учитель, – Ну-ка, оглянись. Что видишь?

Рене небрежно обернулся. Кровь стучала в висках. Пот застилал глаза.

– Ничего.

– Не может быть! – всполошился старик, – Я чувствую запах. Он должен быть уже виден.

– Кто – он?

– Остров. Мой дом.

Мальчик огляделся повнимательнее и заметил тоненькую серую полоску на горизонте. Она была почти неотличима от воды и едва заметна в гаснущих лучах заходящего светила. Судёнышко существенно отклонилось от курса. Если бы старик не унюхал свой дом, они вполне могли бы проплыть мимо.

Рене рывком повернул лодку и подналёг на вёсла. Близость конечной цели их путешествия придала ему силы.

– Правь на большое дерево. Там, на берегу, должно быть дерево, – забеспокоился старик.

– Погоди, до берега ещё далеко, – отозвался Рене.

Вскоре мальчик заметил и дерево. Это был древний, причудливо искривлённый дуб. Он рос немного в глубине острова и был настолько велик, что старые плакучие ивы, росшие на берегу, казалось, с доисторических времён, выглядели на его фоне незрелым подлеском.

– Вот мы и дома, – радостно возвестил учитель, когда лодка ткнулась носом в глинистую отмель.

Он ловко спрыгнул на берег, подтянул судёнышко, и повязал фал вокруг ствола ближайшей ивы. Рене был поражён: если бы он не знал, что учитель слеп, он никогда бы не догадался об этом, глядя на его точные, уверенные движения. Это был его дом. И в своём доме он был полным хозяином. Он знал его, как свои пять пальцев. Как хорошая хозяйка, которая на своей кухне знает каждую мелочь и может схватить её не глядя, даже с закрытыми глазами.

Старик оглянулся:

– Ну, ты что? Долго ещё тебя ждать? Выходи, больше звать не буду.

А Рене и не думал тянуть время. Просто он был настолько вымотан, что даже не мог подняться. Спина болела. Ноги неприятно подрагивали в коленях. Волдыри на ладонях лопнули, и руки словно приклеились к вёслам. Попытка разжать пальцы отозвалась в ладонях жгучей болью.

– Что, – улыбнулся старик, – Крепко держит?

– Да. Не слабо, – кивнул мальчик.

Он нашёл в себе силы встать. Вынув вёсла из уключин, Рене уложил их на дно лодки, подул на ноющие ладони и ступил на берег.

Удивительное, ни с чем не сравнимое чувство сразило его. Земля под ногами вдруг стала зыбкой. Казалось, она дышит. Голова легонько кружилась. Мир стал живым, объёмным. Обрёл другие цвета и запахи. Рене расставил ноги пошире и сделал шаг. Вразвалочку, почти так, как ходят настоящие моряки.

– Хорошо? – поинтересовался учитель, прислушиваясь к его походке.

Рене только кивнул, нимало не заботясь, что старик его не видит.

– Этим вот и держит море, – вздохнул тот, – Так-то, брат.

– Ну, добро пожаловать в мои хоромы, – широким жестом пригласил старик, – Там, под дубом, ты найдёшь всё самое необходимое, самое свежее, самое роскошное. Всё – высшего качества. Моя кровать – трава. Моя подушка – живое дерево. Моё одеяло – небо над головой. У кого ещё есть такое большое одеяло?

Рене удивлённо уставился на пристанище учителя. То, что старик называл своими хоромами, не могло вырасти в лесу самостоятельно. То ли изощрённая прихоть древнего чародея, то ли глупая шутка весёлого лесничего создали это диковинное творение. Когда-то, вероятно, много веков тому назад, кто-то нашёл в лесу несколько молодых дубков и переплёл их ветви, перевязал стволы, принудив их причудливо опереться друг на друга. Давным-давно сгнили и обратились в прах эти путы, а деревца окрепли и срослись, сформировав единую развесистую крону, венчавшую собой пологий холм с плоской вершиной. Ни морские ветры, ни молнии не смогли уничтожить это удивительное растение. Они лишь довершили творение.

И выросло в лесу чудо-дерево. Уродливый исполин, многоногий монстр, суковатый ствол которого напоминал гигантского зверя, словно бы охраняющего какое-то сокровище. И в то же время – свидетельство необоримой жизненной силы. Рене вдруг подумал, что именно здесь и должен был найти своё пристанище учитель. Одинокий человек и одинокое дерево. Оба – рождённые для добра. Оба – ослеплённые и искалеченные стихиями и человеческой ненавистью. Оба – забытые всем миром. Оба – полные жизни. Несмотря ни на что.