Лев Кузьмин - Баба Яга и ее внучки Ягобабочки

Стоит там дерево — не дерево, стебель — не стебель, но качается на нём колос, а в колосе два огромных, спелых зерна. Одно — янтарное, другое — золотое.

Старичок весело говорит:

— Это ещё не всё чудо! И работа не вся. Забирай зёрна в передник, пойдём искать жернова-меленку.

Жернова были у девочки дома в чулане. Там, не успели порог перешагнуть, старичок велит:

— Золотое зерно спрячь подальше, бросай в жернова зерно янтарное. Да крути, старайся, не отступай!

И вот девочка старается, жернова на всю избу гремят; родители услышали шум, в чулан заглянули:

— Что, доченька, опять такое? Молоть у нас нечего, а ты зачем-то крутишь жернова…

Старичок за девочку спрятался, шепчет:

— Молчи, ничего пока не объясняй!

И девочка промолчала, родители вернулись в избу. «Пускай, мол, дитя тешится. Она у нас маленько странная!»

А девочка жернова крутит и крутит, а верхний круг, железом кованый, весом в пуд. А янтарное зерно катается под кругом, будто гладкий камень, и муки от него — ни пылинки. У девочки спина болит, руки болят, старичок же всё спрашивает прежнее, своё:

— Желание работать не исчезло? Желание не пропало?

— Не-ет… — говорит девочка, сама чуть не плачет. За вчерашний да за сегодняшний день она устала очень.

Но тут янтарное, твёрдое зерно лопнуло в жерновах, посыпалась в подставленное лукошко душистая мука. Да столько её посыпалось, что и другие все лукошки в чулане наполнились доверху.

Захлопала девочка в ладоши:

— Побегу к батюшке, к матушке! Пускай обрадуются! Пускай матушка скорее напечёт на всю деревню хлеба!

А старичок говорит:

— Нет! Матушку не зови. Теперь и хлеб на всю деревню должна ты испечь только сама.

— Так я не смогу! Я не умею! — всплеснула руками девочка.

— Ничего… Постараешься — научишься.

И поднялась девочка с места, пошла в избу — давай растапливать давно не топленную печку. Давай — умела не умела! — заводить тесто.

Мать с отцом сидят, во все глаза глядят, опять ничего понять не могут. Трещит в избе затопленная печка, с большой квашнёй возится их дочка. Возится, а сама с ног до головы вся уляпалась в тесте, вся в муке. Мать и рада, и растеряна: «Откуда хоть что взялбсь-то?!» Да вопросов теперь не задаёт никаких, лишь, видя, какая девочка неумелая, желает ей помочь. Но девочка отмахивается:

— Помогать, мамушка, ты можешь мне только советом.

Старичок шепчет из-за печки, из уголка:

— Правильно! Правильно! Только советом.

И вот девочка сама да по мамушкиной подсказке приготовила тесто, сама его разделала, сама посадила на противнях в истопленную печку.

А как противни вытащила, так и руками за голову схватилась. Хлебы в печке не испеклись, лишь закисли. Девочка в слёзы, мать ахает. Позабыли они второпях закрыть печную трубу вьюшкой, и весь нужный жар из печки раньше времени улетел.

Старичок из уголка посмеивается:

— Это не беда… Это не горе… Это — учёба! Растапливай печку, заводи тесто снова да ладом!

Взялась девочка за всю работу снова да ладом. И когда из наново истопленной печки потянуло поджаристым да запашистым, то на этот аппетитный дух сбежалась вся деревня.

Собрались ближние соседи, собрались дальние соседи, толпятся у крыльца, шумят, спрашивают:

— Что это у вас? Неужто хлеб?

А девочка с матерью выносят караваи:

— Хлеб! Угощайтесь, поправляйтесь!

Девочка добавляет:

— Это от старичка-полевичка, в которого вы не поверили.

— Теперь верим! — говорят соседи. — Теперь бы нам его увидеть, мы бы извинились.

— А вот он! — улыбнулась, оглянулась девочка.

Оглянулась — но рядом нет полевичка.

— Ах! Он, должно быть, остался в избе за печкой.

Побежала девочка в избу — в избе старичка нету.

Вернулась в сени — и там старичка не отыскала.

Заглянула в чулан — вот он, старичок!

Притулился он там за жерновами рядом с тем, со вторым, золотым зерном.

— Покажись людям! — просит девочка.

— Теперь незачем.

— Но они ж в тебя поверили!

— Верить в меня не обязательно. Я был, да и — пропал! Верить им надо в себя. Верить и дело делать, если даже и трудно. Ведь тебе очень трудно было?

— Ох, — говорит девочка, — было! Очень!

— А если бы снова всё? Ты бы не отказалась?

— Пожалуй бы, не отказалась…

— Вот пойди да и расскажи это людям сама, и передай им золотое зерно. Тебе же напоследок завет: если на что доброе решилась, то и впредь от своего желания не отступайся. А теперь — прощай!

И старичок будто растаял. Осталось в чулане за жерновами лишь золотое зерно. Девочка вынесла его к людям, и они золотое зерно посадили.

Поднялся из него большой колос с бессчётным числом зёрен пшеничных. Их достало засеять все пашни. И жизнь в деревеньке пошла хорошая опять. А если случалась беда, то люди, веря в себя, рук теперь не опускали. Они надеялись, они работали, если даже у них оставалось одно-единственное зернышко. Ведь зёрнышко-то, даже и простое, даже единственное, если за ним как следует поухаживать, всегда может обернуться самым удивительным чудом.

Жили в степи два старых друга — Асан и Хасен.

Асан возделывал тяжёлой мотыгой скудное поле, сеял пшеницу, а Хасен пас крохотное стадо барашков.

И хотя были приятели бедны, хотя оба давно овдовели, но всё же в жилищах их было не пусто, не одиноко. У Асана росла добрая помощница дочь, у Хасена — умный, работящий сын.

И вот они так бы и поживали, так бы они возле дел своих и кормились, да вдруг грянула беда. Пал на степные отары жестокий мор, и барашки Хасена погибли.

Хасен сам чуть не умер с горя.

— Был я бедняком — стал нищим! Теперь нам с сыном только и остаётся идти в чужие люди, просить милостыню.

— Мы с тобой давние товарищи, так и поступим, как товарищи, — утешил Хасена старый друг Асан. — Выбирай любую половину моего поля, бери, как я, в руки мотыгу-кетмень, и, глядишь, у земли-то как-нибудь и прокормишься.

Что тут делать? Потужил Хасен-пастух, потужил, да и стал тоже землеробом-крестьянином.

Вот он однажды вскапывает дарёную полоску, старается ударить кетменём покрепче, поглубже, и слышит — что-то в борозде как бы звякнуло.