Лев Кузьмин - Баба Яга и ее внучки Ягобабочки

«Они маленькие, они очень слабенькие… Что толку искать себе товарища среди них? Нет, мне нужен друг не такой; мне нужен друг всех сильнее!»

И мышка-норушка влезла ночью на высокую сосну, добралась чуть ли не до неба, тоненько крикнула месяцу:

— Месяц, месяц! Говорят, ты самый-самый сильный! Ты даже ночью сияешь! Я хочу с тобою дружить.

Месяц широко раскрыл свой жёлтый единственный глаз, поглядел издали на мышку и, не соглашаясь с ней, поводил туда-сюда острым подбородком:

— Что ты, что ты! Я не самый сильный, я даже не самый светлый… Светлее меня, сильнее меня — ясное солнышко!

— Что ж, — говорит мышка, — пойду к солнышку…

Но пока слезала с сосны вниз, солнышко и само вышло ей навстречу из-за дальнего края земли.

Вышло, улыбнулось, озарило всё вокруг таким тёплым, таким ярким светом, что месяц вмиг потускнел, а мышка запищала:

— Ой, пик-пик, и верно, солнышко сильнее месяца! Я буду дружить только с ним! Ты согласно, солнышко, стать моим другом?

— Согласно-то я согласно, — ответило солнышко, — да вот плывёт сюда тёмная туча. Она меня сейчас закроет, она — могучее меня.

И правда. Наплыла туча, спрятала солнышко, мышка только и успела сказать:

— Ах!

Да тут же опомнилась, запищала:

— Туча, туча! Раз ты такая могучая, давай с тобой подружимся!

— Я бы не против, — пророкотала басом туча, — да вот уж поднялся ветер-силач; он меня гонит долой!

И ветер-силач тучу прогнал долой; даже сосну, под которой теперь сидела мышка, зашатал-закачал, — и сразу стало видно: с ветром бороться не сможет, пожалуй, никто.

— Ветер, ветер, — обрадовалась мышка, — вот с тобой-то я дружить и буду! Ты самый-самый силач-богатырь!

— Нет! — вздохнул шумно ветер. — Глянь, мышка, вон туда на пашню… Видишь, там шагает с плугом по борозде пара быков? Я дую им встречь, — а они знай себе шагают, пашут! Я хочу их остановить, — а они шагают, пашут! Они меня сильнее во много раз…

И только мышка хотела выскочить из-под сосны, только хотела с быками заговорить, напроситься на дружбу, а они вдруг со своим тяжёлым плугом встали.

Остановились, поднатужились, плуг снова дёрнули, а он — ни с места. Тянут, ярмо чуть ли не трещит, а плуг — ни с места!

— У-ух! — запыхтели быки. — Опять попался в борозде крепкий корень от старого пня. Нам его без чьей-либо помощи даже и плугом не переломить, не рассечь… Эй, кто нам, быкам, поможет?!

— Мы! Мы! Мы! — так и запищало, так и загомонило под родною мышкиной сосной.

И видит мышка: её давние соседи — такие же, как она, серенькие, маленькие мышки и мышата — выскакивают друг за другом из норок, катятся к пашне, к борозде, к тому крепкому корню, и давай его своими крохотными зубёнками точить-грызть, давай точить-грызть.

Минуты не пролетело — корень лопнул, плуг пошёл, быки благодарно вздохнули:

— Вот кто самый-то сильный, вот! Тот, кто нам в нашем труде помощь оказал! И нечего тебе, мышка-норушка, друзей неведомо где искать… Ищи их поближе!

— А я уже нашла! А я уже их увидела! — засмеялась мышка. — Это — мои соседи! Я их позову сейчас в гости ко мне, а потом они позовут меня в гости к себе. И мы подружимся славно и весело — навсегда!

В жаркий полдень лежала в тени за большим камнем и тихо вздыхала голодная лисица:

— Ух, какой зной! От этого зноя мыши и те попрятались глубоко в норки. Видно, никем мне нынче не поживиться, не подкрепиться до самой ночи…

Вдруг на камень уселась куропатка. Голова и горло у неё золотисто-коричневые, грудка серенькая, на серенькой груди из пёрышек как бы — подковка. Ну, а главное — вся она, эта куропатка, толстенькая. Сразу видать: нагуляла жиру за лето — оё-ёй!

У лисицы слюнки потекли.

«Вот мне закуска-то, вот! Такая пожива куда лучше мышек, повкусней даже самой свежей петушатинки. Только бы её раньше времени не спугнуть! Только бы изловчиться так, чтобы схватить куропатку в один миг».

И лисица в тени затаилась ещё тише, а куропатка по гладкому камню похаживает, коготками постукивает, взглядывает на солнышко и поёт, заливается:

— Чир-гик! Чир-гик! Чир-гик!

Очень куропатке по нраву собственная, пусть и короткая, всего лишь в два слова песенка.

Плутов ка-лисица это поняла сразу. Она тонким-претонким, ласковым-преласковым голосочком из укрытия, из-за камня говорит:

— Ой, кто это распевает такую песенку хорошую? Ой, у кого это такой голосок расчудесный?

— У меня! Чир-гик! — тут же откликнулась куропатка и от удовольствия ещё шире раздула своё золотистое горло.

— А скажи, — совсем ласково, совсем умильно говорит лисица, — ты поёшь с открытыми глазками или с закрытыми?

— Да не всё ли равно? — отмахнулась весело куропатка.

— Нет, не всё равно! Не всё… Закрой глазки, и твоя песенка зазвучит по-иному. Наверняка даже лучше!

— Я попробую, — ответила куропатка.

И закрыла глаза, снова принялась напевать:

— Чир-гик! Чир-гик! Чир-гик!

А лисица — прыг! Ухватила куропатку да и держит её уже в зубах.

Испугалась куропатка: «Пришёл мой смертный час! Обманула меня лисица! Но, может, успею схитрить и я…»

— Лисица-сестрица! Лисица-сестрица! — закричала куропатка во весь голос: — Ты такая провора! Ты такая умница! Ты такая красавица! Но неужели ты такая и неразборчивая? Неужели ты меня так прямо, не ощипав, с пёрышками и съешь?

А лиса рада-радёхонька, довольна-довольнёхонька. Она хвастливо, ехидно, даже гордо говорит:

— Ага! Так прямо и съем! Проглочу тебя вместе с перьями!

Ну а раз похвалилась, заговорила, то, ясно-понятно, зубы разжала и рот раскрыла!

Ну а если раскрыла, так тоже ясно-понятно, куропатка не стала ждать.

— Фыр-р-р! — взвилась она покруче да повыше и в горы унеслась.

А лиса опять в холодок за камень повалилась и лежит там, по-прежнему вздыхает:

— Ах-ох! Ах-ох! Ах-ох!

Жил в сосновом бору ястреб — светлые брови, жёлтые глаза, серая грудка в крапинку.

И — хотите верьте, хотите не верьте — было у ястреба жемчужное ожерелье, а на голове, на самой маковке красовался алый гребешок.

А ещё ястреб был очень добрым. Очень добрым и очень компанейским. И поэтому всё летал в деревню к петуху с курицей, гостил у них по целым дням.