Григорий Григорьев - Сказка про Алю и Аля

— Кто бы ни был ты, дерзнувший встать на моем пути, я превращу тебя в пыль!

Но Поэт твердо верил в победу, и брызнули во все стороны каменные осколки, разрубленные незримым лезвием его Веры. И в страхе отступили Каменные вихри от разрушенной до половины скалы с прикованным к ней Поэтом. И вновь услышал Гранитный Тайфун:

— Что же ты медлишь, трусливый ночной убийца? Войди в меня. Войди и останься во мне навсегда! И всей своей невыносимой тяжестью навалился Каменный ветер на Поэта. И скала, к которой он был прикован, погрузилась в Океан.

И затрубил Гранитный Тайфун победно:

— Слава мне, всесильному и всесокрушающему!

И угодливо подвывали его прислужники — Каменные вихри:

— Слава всесильному и всесокрушающему Каменному ветру!

Но про себя Гранитный Тайфун думал другое:

«Продержись этот несгибаемый человек еще немного, и мне бы не устоять перед ним. Ведь в третий раз я должен был последовать его приказу. Но теперь все кончено… И Город, породивший опасного безумца, восставшего против меня, я сотру с лица земли!»

Но тут донеслось из океанской пучины:

— Войди в меня, Каменный ветер!..

И, пораженный, Гранитный Тайфун затонул в Океане. И был он таким большим, что всколыхнулся и вышел из берегов весь великий Океан.

Наутро горожане очень удивились: улицы были зелеными от мокрых океанских водорослей. А подойдя к городским воротам, люди в страхе отпрянули назад. Дорога за воротами обрывалась пропастью, у подножия которой шумел Океан. И нигде не было даже останков самой высокой скалы с прикованным к ней Поэтом. В том месте, где еще вчера гордо и непреклонно вздымалась высочайшая скала, сегодня лишь кипели холодные волны над бездонной океанской впадиной.

И горожане разом вспомнили пророчество Поэта, и души их наполнились суеверным ужасом. Люди вдруг почувствовали себя непреодолимо одинокими, словно оказались в безвыходной западне каменного мешка. Горожане попадали на колени и воздели руки к небу. Они просили Поэта простить их! Они молились Поэту — ими же созданному богу. Лишь один маленький мальчик не молился вместе со всеми. В расщелине между камнями он нашел чудом уцелевший клочок бумаги. И сам не зная почему, спрятал его, не сказав о своей находке взрослым. Он бережно хранил последние стихи Поэта. А когда вырос, то сумел их прочитать. Но это уже совсем другая история! — закончил Аль. — О, да ты, Аля, я вижу, совсем опечалилась! Напрасно я рассказал тебе о Поэте. Не принимай все это близко к сердцу. Хотя в сегодняшнюю ночь сделать это трудно.

— Нет! Я ничуть не опечалилась. Просто твой рассказ мне что-то напоминает: «С неба прольется целый океан дождя, и ветер станет словно из камня!..»— у меня такое чувство, что это уже было когда-то, давным-давно, так давно, что, наверное, и быть не могло…

Дети замолчали и задумались. Аля долго смотрела, как полыхают дрова в камине, и незаметно для себя задремала. Приснилось ей звездное небо. Оно вырастало и приближалось. Казалось, протяни лишь руку — и дотронешься до звезды. Черной Тучи не было. Она исчезла, как дурной сон. В глубине Вселенной, отталкиваясь от созвездий, летел непостижимый космический Пес.

Аля открыла глаза: угли догорели в камине. «Неужели я уснула?»— подумала девочка. Уткнувшись лицом в нагревшуюся от камина овчинную шкуру, сладко посапывал Аль. Аля услышала, что в оконное стекло кто-то осторожно, но настойчиво стучит.

Аля услышала, что в окно кто-то стучит. Вглядевшись в темноту, девочка обрадовалась:

— А ведь это Полифилий! — и отворила окно. Аист тяжело перевалился через подоконник. В комнате вокруг него моментально натекла целая лужа воды.

— Отсырел до последнего пера, — поправляя очки на клюве, смущенно проговорил Полифилий. — За всю свою жизнь я видел немало воды; но подобной напасти не припоминаю: поистине хляби небесные разверзлись. Да, чуть не забыл! Ласточка Линда совсем окоченела. Ее гнездо сорвало ветром. Хорошо, что я оказался поблизости и вовремя это заметил…

Аист осторожно приподнял крыло, и девочка увидела живой комок взъерошенных перьев — ласточку Линду.

Я, конечно, могу долго ее согревать, но в комнате Линде будет теплее, — словно извиняясь, сказал Полифилий.

Аля взяла ласточку и стала отогревать ее своим горячим дыханием. Увидев, что Линда попала в надежные руки, аист скромно напомнил о себе:

— Пожалуй, пойду назад, на крышу, а не то вымочу весь пол. С меня льет, как из продырявленного ведра, — и шагнул к окну.

— И не думай, Полифилий! — Девочка затворила окно. — В такую бурю нечего делать на крыше.

— Хорошо, я останусь. Но я не хочу показаться неблагодарным и подремлю на одной ноге: может быть, так с меня будет литься воды меньше. — Аист тут же закрыл глаза, поджал под себя ногу и застыл.

Аль подошел к оцепеневшему аисту, осмотрел его со всех сторон и, качая головой, произнес: «Прямо-таки прижизненный памятник самому себе».

Но тут произошло непредвиденное. «Прижизненный памятник» покачнулся и начал медленно клониться набок. Аист клонился все ниже и ниже к полу и, казалось, вот-вот рухнет совсем. Но в самый критический момент Полифилий встрепенулся и, ловко выбросив из под себя поджатую ногу, обиженно пробубнил:

— Что за напасть?! Только увижу сон, теряю равновесие и просыпаюсь. И так каждую ночь! Хоть бы один сон досмотреть до конца!

Щелкнув клювом, Полифилий вновь уснул. Отогревшаяся ласточка взлетела на карниз и там притихла. Аль подбросил дров в камин, и Аля долго смотрела, как вздрагивающее пламя разрастается с новой силой.

Скоро Аль, Аля, Полифилий и ласточка Линда спокойно и крепко спали. Они не видели, как от ветра и дождя быстро поднимается уровень воды в Океане. И вот уже гигантские волны начали захлестывать улицы. Посреди кипящего Океана, меж двух разбушевавшихся стихий — ветра и воды — тревожно полыхали огни Фонарей, не давая кануть во тьму спящему Городу.

А ветер час от часу крепчал, становился все тверже и тяжелее, пока не сделался будто из камня. И тогда вздрогнула земля. Под невыносимым давлением Каменного ветра оконные стекла вжались внутрь домов и разом повысыпались.

В эту ночь в Городе не спали только Органист, Поэт и Художник. Они мысленно встали на пути Гранитного Тайфуна: любовью и мужеством они спасали свой Город Больших Фонарей. И к утру тьма отступила от города.

К утру тьма отступила от города. И над Городом Больших Фонарей разлились безрадостные утренние сумерки. Казалось, небо затянуло сетью в которой запутался свет. Первым от холода проснулся Полифилий. Аист долго покачивался на месте и что-то бормотал себе в клюв, тщетно вспоминая вновь ускользнувший от него сон. Потом пробудилась ласточка Линда и защебетала: