Кай Умански - «Непутевые ребята», или Полный трам-тарарам

Ребята долго и пристально рассматривали незнакомку. От огромных ступней их взгляд скользил выше, выше, выше, еще выше и наконец достиг головы. Ничего себе, ну и верзила!

Все тело ее было покрыто густой коричневой шерстью, которая колыхалась в такт движениям. Шерсть сплошь покрывала ее руки. И ноги. И росла даже на ладонях. Голову украшала копна волос, неумело собранных на затылке в хвост и перевязанных потертой бечевкой.

Застиранная бесформенная юбка с криво обрезанным подолом, из которого торчали нитки, напоминала, скорее, старый пыльный мешок.

— Заходи, — проговорил наконец Чуча. — Чем можем быть полезны?

— Я не опоздала? — робко спросила оборотиха.

— Ты хочешь сказать… на прослушивание? — уточнил Чуча.

— Да. — Оборотиха пригнулась, чтобы не удариться головой о притолоку, и вошла в комнату, которая вдруг разом уменьшилась в размерах.

— Ах вот оно что… — протянул Чуча. — Видишь, ли… есть одно небольшое обстоятельство: у нас мальчуковая группа, это следует из названия. И нам нужен парень-солист.

— Но в объявлении ничего такого не говорилось, — растерялась оборотиха.

— Это подразумевалось, — не моргнув глазом ответил Чуча. — Я немного торопился, когда писал его. Живем в бешеном ритме, сама понимаешь. Трам-тарарам он и есть трам-тарарам.

— Думаете, девчонки не могут заценить трамтарарам?

— Заценить-то могут, — ответил Чуча. — Можешь вступить в наш фан-клуб, если хочешь…

— Значит, считаете, что девчонки не могут петь трам-тарарам? — не дала ему договорить оборотиха. — Разве на этот счет есть какие-то правила? Вы это хотите сказать?

— Я хочу сказать, — вскипел Чуча, — я хочу сказать, что мы не можем переименовать из-за тебя группу и назваться «Непутевые ребята и оборотиха». Как ты себе представляешь такую афишу?

— Значит, вы отказываетесь меня прослушать?

— Ну… В общем, да, отказываемся.

Повисла неловкая пауза. И тут ко всеобщему изумлению, подал голос Шелупоня:

— А, собственно, почему бы и нет?

У Чучи имелось в запасе множество причин отказать ей даже помимо той, что она была девчонкой. И самая веская заключалась в том, что она — оборотень.

— Послушай, дорогуша, — начал Чуча. — Не буду ходить вокруг да около, а спрошу прямо. Разве в полнолуние с тобой не происходят странности?

Шелупоня, Артур и О’Брайен смущенно переглянулись. Это был очень личный вопрос, но всем хотелось услышать на него ответ.

— Странности? — удивленно переспросила оборотиха.

— Вот именно, странности, — повторил Чуча. — Сама знаешь, о чем я. Небось рыщешь по лесу, скрежещешь клыками, воешь на луну.

— Вообще-то в полнолуние я пеку булочки.

Шелупоня тихонько прыснул со смеху.

— Между прочим, оборотням есть чем заняться. Носиться по лесу, сломя голову и высунув язык, — не единственный наш талант. Мы, как и все, живем полноценной жизнью!

— Ладно, ладно, не кипятись, — осадил ее Чуча.

— А сам-то ты кто? — придирчиво спросила оборотиха. — У тебя на футболке надпись «Лунобзик».

— Ну и что. Я же не такой.

— Вот и я не такая. Но даже если бы и была, то какое это имеет отношение к пению?

— Никакого, — сказал Шелупоня. — Ладно, пускай споет, раз уж пришла.

— Совершенно верно, — поддержал его Артур, растягивая губы в улыбке. Он всегда стремился быть справедливым. К тому же девчонка была не виновата, что уродилась такой.

— Ладно уж, дадим ей шанс, — сказал О’Брайен. Он задыхался в тисках своей розовой футболки и мечтал только об одном: как бы побыстрее добраться до дома, найти ножницы и высвободиться из этого капкана. — Только по-быстрому, — добавил он.

Чуче пришлось смириться. Тяжело вздохнув, он взял свой планшет.

— Имя?

— Верзилка. В-Е-Р-З-И-Л-К-А, — продиктовала оборотиха по буквам.

Чуча записал.

— Тебя так зовут, потому что ты очень, ну, как это…

— Высокая? Вовсе нет. Просто это такое имя. А что?

— Да так, ничего. Хорошее имя. Красивое. Ничего общего с оборотнями. Наверное, все удивляются, когда…

— Видят, какая я на самом деле? Да, есть немного.

— Ладно, — сказал Чуча. — Видишь на полу крестик? Вставай на него, эээ… Верзилка. Ты что-нибудь приготовила?

Верзилка кивнула. Она осторожно встала на белый крестик, сунула руку в карман юбки и достала оттуда черную записную книжечку.

— У меня здесь слова, — смущенно пояснила она. — Мне показалось, они очень подойдут к вашей новой мелодии, которую вы вчера играли. Там еще такое долгое барабанное соло, и в конце вы убыстряете темп.

Непутевые ребята изумленно переглянулись.

— Ты нас слышала? — спросил О’Брайен.

— Да, — призналась Верзилка и покраснела до корней волос. — Я сидела снаружи, под старой ивой. Я часто сюда прихожу, когда у вас репетиция…

— Зачем? — удивился Артур.

— Мне нравится слушать, как вы играете, — сказала Верзилка и слегка покосилась на Шелупоню.

— В самом деле? Ну, что же, спасибо за комплимент, — отозвался Артур. — А теперь давай мы тебя послушаем. Начинай.

Верзилка распрямила плечи, вытянулась во весь свой немалый рост, набрала побольше воздуха, задрала голову, открыла рот и… запела!

Когда стих последний вопль, все почувствовали, как по спинам забегали мурашки. Но не от страха, а, скорее, наоборот.

В студии воцарилась полная тишина. Никто не решался заговорить первым, никто не смел пошевелиться.

— Вот, собственно, и все, — промолвила Верзилка. — Что скажете?

Непутевые ребята во главе с менеджером таращились на нее во все глаза.

— Не понравилось, что про оборотней? Ну ладно, все равно спасибо, что выслушали… — Верзилка закрыла свою записную книжечку, положила ее обратно в карман и развернулась, чтобы уйти. Плечи ее снова опустились, а в глазах заблестели слезинки.

— Постой-ка, — сказал Артур, садясь за пианино. — В какой тональности ты сейчас пела? Фа мажор?

— А ну-ка, давай еще разок, — попросил О’Брайен, поднося флейту к губам.

Верзилка затянула по-новой:

И тут вступили «Непутевые ребята». Барабаны гремели, пианино бренчало что есть мочи, флейта выводила заливистые трели. Получалось громко. Получалось круто. У них все получалось! А что касалось Верзилки…

Чуча отложил свой планшет, прислонился к стене, скрестив на груди руки, и принялся с интересом наблюдать. Нога его отбивала ритм в такт грохочущей музыке, а лицо расплылось в довольной улыбке.