Милош Мацоурек - Плохо нарисованная курица

А встретив за городом страуса, показывает ему свой новый длинный язык. Страус же показать свой обычный маленький язык постеснялся. Малыш-муравьед пришел в восторг — здорово все получилось! И от восторга язык прятать не стал, так и побежал домой.

— Фу, как некрасиво болтается твой новый язык! — сказала мама. — Спрячь-ка его сейчас же! Нет у нас лишних денег, чтобы выбрасывать их на ветер!

Малыш-муравьед хлопнул себя по лбу и стал засовывать новый язык в рот. Примерно этак за полчаса управился и тут увидел, что на кончик прилепилась уйма всякой всячины: сухие листья, окурки от сигарет и, что самое интересное, сорок шесть муравьев.

— Как? Откуда? — удивилась мама. — Нам же столько не съесть!

— Сколько съедим, столько и съедим, остальных можно законсервировать, — сказал малыш-муравьед.

Мама сходила в магазин, купила банок для консервирования и еще пятнадцать мухоловок. С той поры зажило семейство великолепно. Однако в секрете это оставалось недолго, и вскоре уже все муравьеды ловили муравьев на мухоловки-липучки, прикрепленные к языку. Сидели они теперь дома, слушали легкую музыку, языки у них находились неведомо где, это было удобно и означало полный переворот в жизни муравьедов. Теперь уже ни один страус не позволял себе насмешек над, муравьедами, даже наоборот, муравьеды теперь слыли животными интеллектуальными, хорошо разбирающимися что к чему.

А малышу-муравьеду поставили памятник из песчаника: муравьед в коротких штанишках показывает язык страусам. В день годовщины у памятника собираются все муравьеды и показывают языки. Правда, просто так, символически, потому что страус на памятнике не изображен. Еще чего не хватало — ставить памятник страусам!

Писать — дело довольно простое: берется синяя, зеленая или красная авторучка, в нее набираются синие, зеленые или же красные чернила — и пиши себе. Писать можно что угодно: задание по арифметике, новогоднее поздравление, что-нибудь на память. Написать можно много чего, чернил в авторучке хватает надолго, дня этак на четыре.

Но жила-была одна девочка, звали ее Отилия, ей приходилось наполнять ручку шесть раз только до полудня. Каждый день она покупала по бутылочке чернил, и пани продавщица в канцелярском магазине была в полном отчаянии: откуда ей набрать столько бутылочек? Покачав головой, пани продавщица с удивлением спросила у Отилии:

— Скажи на милость, что ты с этими чернилами делаешь? Много пишешь, что ли?

Отилия ответила:

— Я не знаю.

Дело в том, что она была стеснительна, говорила мало, ей было стыдно признаться, как на самом деле обстоят у нее дела с письмом. Стыдилась сказать, что дела с письмом у нее и впрямь обстояли ужасно, она многое умела, даже играла коляды на скрипке, а писать вообще не умела.

Когда в школе надо было написать слово «воробей», ребята писали «воробей». И все дела. Но Отилии этого было мало: вокруг воробья она делала непременно двадцать две кляксы — семь больших, четыре поменьше и одиннадцать совсем маленьких, так что воробей в этих кляксах ну только что не тонул — он ведь всего-навсего написан, поэтому и улететь тоже не мог. Но Отилии этих двадцати двух клякс в тетради оказывалось мало. Еще одиннадцать она делала на парте, восемь садила на юбку, шесть на кофточку, девять на чулки, две на туфли, четыре на ленты в косичках, пять на нос, семь на лоб и одну большую на подбородок, так что в сумме выходило семьдесят девять клякс. А теперь представьте себе, что получалось, если ей требовалось дома написать упражнение по стилистике на полстранички. Полстранички — это двадцать слов. Каждое помноженное на семьдесят девять клякс дает нам тысячу пятьсот восемьдесят клякс. Поэтому ничего удивительного не было в том, что бутылочка чернил пустела в мгновенье ока.

Папа весь вечер очищал тетрадь отбеливателем, чтобы учительница могла хотя бы отыскать задание среди клякс. Мама стирала скатерть, чулки и ленты для косичек, купала Отилию и жаловалась:

— Опять с утра надо бежать в химчистку сдавать кофту и юбку! Зачем ты так делаешь, Отилия? Неужели не можешь писать поаккуратнее? Откуда это у тебя, девочка? Дедушка клякс не ставил, отец тоже. Когда же наконец ты перестанешь ставить кляксы?

Но Отилия только плечами пожимала:

— Это не я, это авторучка.

Отец на это сказал:

— Помалкивай! Хватит уже этих оправданий! Если завтра сделаешь еще хоть одну кляксу, будешь сидеть дома, запомни!

А мама крикнула из ванной:

— Но ведь завтра в школе рождественский вечер, Отилия там будет играть на скрипке, мы обещали, что придем ее послушать вместе с тетушкой Жофией.

Но отец направился прямо в ванную и сказал:

— Вечер не вечер, но если сделает еще одну кляксу, никуда не пойдет. Сказано, и баста!

Утром Отилия надела белую кофточку, зеленую юбку и белые чулки, чтобы на рождественском вечере выглядеть нарядно, взяла портфель, скрипку и отправилась в школу, пришла, села за парту и приготовилась писать. Пани учительница сказала:

— Дети, сегодня будем писать диктант, достаньте тетради и ручки. А ты, Отилия, пиши аккуратно, чтобы опять не превратиться в сплошную кляксу. Знаешь ведь, что после уроков у нас будет рождественский вечер.

И стала диктовать:

— Гуси гоготали. Собаки — лаяли. Кошки — мяукали…

Она все диктовала, диктовала, а Отилия писала и думала:

«Мало того что диктант сегодня, так еще и вечер. А что, если я посажу где-нибудь кляксу? Тогда мне не придется играть на скрипке. Все равно я буду стесняться, когда много народу соберется».

Так она думала и в то же время писала, писала. Возле гусей Отилия сделала тридцать восемь клякс, около собак — восемьдесят четыре, а вокруг кошек — двести двадцать пять. Триста пятьдесят брызнула на парту, пятьсот восемьдесят на кофточку, шестьдесят две на юбку, пятьдесят семь на чулки и триста пятьдесят пять на лицо. Таким образом, если подсчитать, получается тысяча пятьсот восемьдесят клякс. Бутылочка чернил опустела в мгновенье ока. Отилия подняла руку и сказала:

— А мне нечем писать!

А пани учительница глянула на Отилию и страшно испугалась, потому что на парте образовалась целая чернильная лужа. Отилия, куда ни глянь, вся в чернилах: кофточка похожа на белого кролика в пятнах, юбка — словно зеленый кролик в пятнах, лицо, руки и ноги — сплошь в чернилах. Вид, скажем прямо, был у нее ужасный, пани учительница схватилась за голову и сказала:

— Отилия, как ты в таком виде будешь играть на рождественском вечере? Что, глядя на тебя, скажут папы и мамы? Уж лучше бы ты вовсе не играла, но вечер, к сожалению, рождественский, без коляд нельзя. Придется тебе сходить домой переодеться.