Вера Ферра-Микура - Валентин свистит в травинку

А помочь им было для Валентина сущим пустяком.

Он вытащил из кармана ещё три травинки. Две уже совсем завяли, и Валентин бросил их на мостовую.

Третью он натянул, как струну, между пальцами и свистнул.

Как всегда, свист получился пронзительный, такой пронзительный, что голуби, сидевшие на плечах скрипача Бобржинского, испуганно вытянули шеи и перелетели на здание ратуши, а дремлющая на тротуаре собака метнулась в тёмный подъезд.

Венцель и Фердинанд тоже перепугались насмерть, потому что вдруг оказалось, что у них уже нарисованы дома с фронтонами. Как это случилось, они ума не могли приложить.

Валентин сунул травинку в карман, на цыпочках обежал вокруг памятника господина Бобржинского и подошёл к молодым художникам, всем своим видом показывая, что оказался здесь снова совершенно случайно.

— Ну как, нравится?

Венцель скорчил гримасу:

— Да что вы! Это не произведение искусства, а «скучная видовая открытка» — вот что нам скажет наш учитель.

Фердинанд сравнил обе работы и озабоченно сказал:

— Ни та, ни другая никуда не годятся! Но моя, мне кажется, ещё хуже твоей, Венцель. Пошли, на сегодня хватит! Нечего переводить бумагу. Лучше попробуем завтра со свежими силами.

— Да, — согласился Венцель. — Как нас учат: терпенье и труд все перетрут!..

Они взяли свои папки, складные стулья и ушли.

— Неблагодарные! — проворчал Валентин.

Жители Люкенбрюка его пока сильно разочаровывали.

Он снова вынул из кармана травинку и свистнул.

И через мгновение рядом с ним стояла Лоттхен и мило ему улыбалась.

— Я вдруг почувствовал себя таким одиноким, — сказал Валентин. — Какое счастье, что я всегда могу тебя высвистать.

— Да, — подтвердила Лоттхен кротко.

— Здорово! — сказал Валентин. — Стоит мне свистнуть, и ты уже здесь, чтобы меня утешить.

— Да, мой милый Валентин, — снова подтвердила Лоттхен и нежным движением руки откинула ему со лба прядь волос.

Лоттхен была выдумкой Валентина, так сказать, плод его фантазии. И с ним она всегда была сама кротость и доброта.

Валентин тут же высвистал небольшие двухместные качели под голубым балдахином, отделанным шёлковой бахромой.

— Красиво! — сказал Валентин.

— И уютно! — добавила Лоттхен.

Они стали качаться у ног знаменитого скрипача.

Если бы господин Бобржинский не был памятником, он бы наверняка покачал головой.

Голуби решили пока отсидеться на высокой крыше ратуши, потому что Валентин ещё два раза свистнул: сперва ему захотелось выпить стакан апельсинового сока, а потом съесть бутерброд.

Первый раз он свистнул удачно, но во второй раз травинка разорвалась пополам.

— Вот тебе на! — Валентин беспомощно вскинул глаза на Лоттхен. — Это у меня последняя травинка.

— Мне тебя так жаль! — прошептала Лоттхен. — Надеюсь, ты всё же наешься этим бутербродом.

Так как травинка разорвалась раньше, чем Валентин кончил свистеть, бутерброд оказался на редкость невзрачным. Со спичечный коробок, не больше.

— Тебе надо срочно найти хоть несколько свежих травинок, Валентин!

— Подожди, я подумаю, как это сделать.

Он скрестил руки на груди и упёрся взглядом в мостовую.

— Стоп, стоп, я, кажется, припоминаю… Лужайка, правда, небольшая, но зелёная, зелёная… в палисаднике… Да, да, это было там, именно там, где я сегодня утром приземлился.

Валентин сунул крошечный бутербродик в рот.

— Приятного аппетита! — сказала Лоттхен.

— Ужасное чувство, когда в кармане нет ни травинки. — Валентин тяжело вздохнул. — Становишься совершенно беспомощным…

Они взялись за руки и пошли искать палисадник фрау Сундук.

Качели так и остались стоять на площади перед памятником. Стакан с недопитым апельсиновым соком тоже.

— Сперва вы занимаетесь гимнастикой на моём турнике, а потом рвёте мою траву! Я застала вас на месте преступления!

— Я сорвал всего лишь пять травинок, вот, можете пересчитать. — Валентин протянул ей тощий пучочек. — Видите, в самом деле ровно пять.

— Если у вас дома кролик, то этим вы его не накормите, строго сказала фрау Сундук. — А это что за барышня?

Лоттхен сделала реверанс.

— Меня зовут Лоттхен, и родилась я в деревне Рингельсбрун. Правда, надо добавить, что я — всего лишь выдумка.

— И притом моя! Это я её выдумал! — с гордостью сказал Валентин.

— Выходит, вы изобретатель! Что же вы молчали? — Фрау Сундук так и сияла. — Подымитесь скорее ко мне, я сейчас сварю кофе. Мне будет очень приятно побеседовать с вами о всяких изобретениях.

Валентин и Лоттхен поднялись по узкой лестнице в квартиру фрау Сундук.

Теперь у Валентина снова было всё, что нужно, — целых пять травинок! И он мог бы прекрасно обойтись без приглашения фрау Сундук, но его разбирало любопытство: ему хотелось выяснить, отличается ли чем-нибудь её кофе от высвистанного. Ведь всё последнее время он пил только высвистанный.

Прошло несколько минут, прежде чем хозяйка налила в тонкие фарфоровые чашки горячий кофе.

Валентин отхлебнул и подумал: «Разница только в том, что этот кофе пришлось ждать да ещё самому ложечкой размешивать сахар. А в остальном ни за что не отличишь!»

Фрау Сундук беспокойно заёрзала в кресле.

— Нынешний день я должна отметить в календаре, — сказала она наконец. — Впервые ко мне в гости пришёл изобретатель.

— Простите, это не совсем так, — смущённо заметил Валентин. — Я, собственно говоря, не изобретатель. Я высвистыватель.

И, видно, только затем, чтобы наглядно показать фрау Сундук, в чем отличие высвистывателя от изобретателя, он высвистел на стол миску с пышками.

— Колоссально! — Фрау Сундук едва не свалилась со стула от изумления, но она вовремя взяла себя в руки и сказала, поджав губы: — Впрочем, к кофе я предпочитаю плюшки. Причём поджаристые.

Валентин не заставил себя долго просить, он тут же высвистел целую корзинку тёплых румяных плюшек.

— Мне бы вполне хватило и двух, — холодно сказала фрау Сундук. — Я скромна в своих потребностях… Господи, куда столько плюшек! Завтра они уже будут несвежие, к столу их не подашь… Разве что шарлотку сделать?

Несмотря на скромность своих потребностей, фрау Сундук с удовольствием уплетала пышки. Она уже съела четыре штуки и, возможно, взяла бы и пятую, но у неё началась икота.

Тут Лоттхен тихонько дёрнула Валентина за рукав:

— Я вдруг вспомнила про качели, которые мы оставили на площади. Ты не считаешь, Валентин, что было бы хорошо высвистеть их в садик фрау Сундук?