Каштру Сороменью - Истории Черной Земли

А юноши мечтали о подвигах Касонго и Каньиуки, они все время думали о щедрых землях, которые достались братьям, и хотели разделить с ними их судьбу. И потому они не захотели уйти на другой берег реки. Им казалось, что это слишком близко к старой погибшей земле. Все знали, чего они хотят. Только друзья Илунги не знали, какова будет их дальнейшая жизнь, после того как умер старый вождь и страна Луба перестала существовать. Друзья Илунги не знали, что будет делать молодой вождь. Они ждали, какое решение он примет. А Илунга все еще горестно оплакивал отца.

Наконец братья сожгли хижину, в которой жил вождь, и хижину его первой жены, которая умерла вместе с ним как мать его детей. Илунга и Маи не оплакивали жестокую смерть матери. По обычаю луба она должна была умереть вместе с вождем. Такова была ее судьба. Но громко плакали матери маленьких мальчиков, которые были погребены живыми вместе с Мутомбо Мукуло и его первой женой, мвата-мвари, матерью народа.

Через несколько дней, на рассвете, Илунга и его храбрые спутники покинули селение и направились к югу, через равнины, шагая крупной уверенной походкой. Они шли и пели дикие песни, и ветер разносил их во все стороны по неизведанному пути. Охотники прощались со страной Луба.

Женщины плакали, видя, что уходят все храбрые мужчины. Но охотники любили подвиги больше, чем жен и детей. Плачущие женщины тогда еще не знали, что многие охотники вернутся через некоторое время, потому что люди предпочитают умирать на той земле, где они родились. Только Илунга сюда уже не вернулся.

Глубокой темной ночью, когда жалобный вой диких собак и мяуканье леопардов огласили просторы вокруг селения, оставшийся в одиночестве Маи взял в руки кисанже и запел песню, вспоминая умершего отца.

А на другом берегу реки старики, за которыми никто не последовал, курили длинные трубки и распивали пальмовое вино.

Ветра все еще не было.

Еще задолго до того как луба, вооруженные луками и стрелами, стали разводить костры на охотничьих стоянках, когда бродили по тем землям, на которых позже поселился их народ, далеко от них, между реками Рубилаши и Руизой, жил народ бунго.

Бунго были охотниками и рыболовами. Они рыбачили, расставляя большие корзины по дну рек, делали в степях западни, в которые попадались антилопы. Ловили также выдр, которые водились в камышах, и ящериц, питавшихся яйцами крокодилов.

Женщины от зари до зари работали на прибрежных землях и по ночам, во время новолуния, бросали в них семена. Но прежде чем отправиться на поля вместе с мужьями, чтобы там свершить обряд оплодотворения, они посвящали Луне грудных младенцев, высоко поднимая их в протянутых руках так, чтобы лунный свет попадал на лицо ребенка. И каждую ночь новолуния бунго, так же как все африканцы, покачивались и извивались в танцах батуке, распевая древние песни во славу Луне.

Бунго не знали железа. Камень был их орудием, а праща — законом. Но после того как утихли последние войны, во время которых были разделены земли и люди, после того как возникли новые государства, праща стала им не нужна. И на земле Каланьи главным вождем был признан Иала-Маку. На его руке красовался сплетенный из человеческих жил браслет-лукано, унаследованный им вместе с землями, с людьми и с безрадостной властью над жизнью и смертью подданных.

Старый Иала-Маку был последним и самым прославленным стрелком из пращи между реками Рубилаши и Руизой, и народ почтительно называл его «Отцом камня». Но когда закончились войны, когда Иала-Маку завоевал самые обширные пространства, он уже никогда не стрелял из пращи и закопал ее в тени огромного дерева мулембы, возвышавшегося посредине селения.

Мудрый вождь старел, любуясь своими детьми, которых ему родила Конти, его первая жена, теперь уже такая старая, что не в силах была наблюдать, как работают другие жены, как они выполняют свои обязанности.

Теперь Иала-Маку проводил дни, сидя во дворике, куда выходили двери хижин, в которых он жил со своими тридцатью женами. И еще у него была рыжая собака. Она тоже состарилась и разучилась лаять, потому что ей не приходилось теперь ходить на охоту. Она только выла по ночам на луну или когда кто-нибудь умирал в селении.

Там, в тени хижин, старый вождь принимал по старому обычаю людей, приходящих к нему, плел циновки из тростника, вытаскивая один за другим тонкие стебли из огромного деревянного чана, наполненного водой. Когда пальцы его застывали, множество раз погружаясь в прохладную воду, Иала-Маку протягивал к солнцу старческие сморщенные руки и беседовал со своей рыжей собакой, неотлучно сидевшей подле него. Потом он выкуривал трубку, набитую табаком и лиамбой, и снова начинал работать. Даже когда другие вожди, хотя и не столь великие, как он сам, приходили повидать старика и посоветоваться с ним, Иала-Маку обычно не прекращал работу. И всегда он испытывал большую радость, когда те восхищались его циновками. Время от времени старый вождь, не спеша вынимая из воды все новые стебли, поднимал голову, собирался с силами и решительным голосом давал советы. Он знал, кого надо убить из восставших вождей, какого колдуна, наводящего ужас на народ, сжечь заживо, из какого селения прогнать замужних женщин, у которых не родятся дети.

И все прислушивались к словам старика. А когда в праздничные дни кто-нибудь из вождей приносил хорошие дары, Иала-Маку протягивал ему в ответ только что сплетенную циновку. И хотя она в действительности не представляла никакой ценности, все бывали счастливы, получив такой подарок. Он свидетельствовал о расположении великого вождя.

У Иала-Маку было трое детей, два сына и дочь. Старшего звали Кингури. Он был злой и беспокойный. Младший брат, Иала, боялся старшего брата, но во всем подчинялся ему. И оба одинаково ненавидели и презирали сестру Луежи. Они редко видели ее, только когда приходили проведать мать или отца. А девушка иногда по вечерам сидела у ног старика — она помогала ему плести циновки или вытаскивала острым кончиком ножа червяков, которые беспокоили вождя, разъедая пальцы на его ногах.

По вечерам, вернувшись с рыбной ловли, братья приходили к отцу. Они садились на корточки перед ним и, умирая от скуки, слушали в сотый раз его длинные рассказы — одни и те же истории о делах вождей, о великих подвигах, о соседних странах, где вожди были злыми и трусливыми…

Однажды Кингури, не дослушав историю об одном из великих предков, перебил отца и спросил, почему бунго не пользуются железным оружием, как луба. Старый вождь даже не взглянул на дерзкого сына, он только хлестнул его мокрым тростником и продолжал рассказывать. Потом заговорил о народе луба, обругал его, считая, что луба — воры и пьяницы и не умеют ничего другого делать, как только воевать.