Владимир Сисикин - Сыщик

Когда работа была закончена, Тимофей расщедрился: принес самый большой и самый дешевый кусог мыла из своей коллекции, чтобы все вымыли руки.

Вечером светлячки, освобожденные из подземелья, облепили дерево, и оно, словно громадный торшер, осветило весь двор.

При свете дерева начали давать имена хомячкам. Не хомячков было так много, что одному, самому маленькому, не хватило имени.

Хомячок очень расстроился.

Кто-то догадался:

— Давайте ему имя Захара присвоим! Так и назвали: Хомячок имени Захара.

Захарка очень загордился этим и беспрерывно рассказывал всем о своих приключениях.

— Слышь, — сказал ему Николай, — ты не очень-то нос задирай, понял? Если б не я, ты б знаешь где был? Рыжий!

— Ну и что, что рыжий? — ответил Захарка. — Затс я под землей тонул. Тонул кто-нибудь до меня под землей? Э!

— Ничего, — нашелся Николай, — я тоже скоро, может быть, под водой полетаю…

— Ты скоро, а я уже!

На это Воробей не смог ничего возразить и замолчал.

Жильцы дома № 1 написали коллективное письмо с просьбой принять Шарика учеником в Школу служебно-розыскных собак.

— Спасибо! Я оправдаю! — с большим чувством сказал Шарик. То есть он хотел сказать: «Ну, теперь я ему покажу, этому лентяю Руслану Овчаренко!».

Попугай-Амазонский, который успел выстирать и высушить свой фрак, прочитал собравшимся «Сказку о глупом мышонке» без единого заикания. За это его отблагодарили бурными аплодисментами.

А потом до утра водили хоровод вокруг дерева при свете, извлеченном из-под земли…

На следующий день жильцы дома № 1 торжественно пронесли Шарика на руках вокруг двора, бережно опустили на асфальт, вручили рекомендательное письмо и сказали:

— Иди!

Шарик направился в Школу служебно-розыскных собак.

Возле будки часового сидел громадный ученик Руслан Овчаренко и продолжительно, со стоном зевал. Шарик двинулся было через проходную, но Овчаренко цапнул его за шиворот.

— Ты шо, — изумился часовой, — не бачишь, шо тут прописано золотыми словами?

И кивнул на объявление, которое гласило, что «посторонним вход строго воспрещен».

— Документ е?

Е! — пискнул Шарик и подал часовому свое самодельное «Удаставирение».

— От жук! — сказал Овчаренко, бросая книжечку на землю. — Это ты своей бабушке покажь.

— А ну пропусти! — разозлился вдруг Шарик, который, как всякая дворняга, не терпел замечаний о своих предках. — Мне к начальнику надо!

— Тикай, пока цел! — взъерошился Овчаренко. Бо я тебе…

Он не договорил: Шарик выхватил пистолет и влепил горошину прямо в толстый кожаный нос Руслана, пуля попала в ноздрю и там исчезла.

— Га… — разинул пасть Руслан, — га… гапчхи! В это время послышался малиновый звон. Красиво ступая, сверкая надраенными мeдaлями, блестя лоснящейся шерстью, приближался начальник Школы Рекс Буранович Доберман-Пинчер. Он не ездил на работу в служебной машине, а ходил пешком чтобы все могли любоваться его породистой красотой.

— Гапчхи!!! — бабахнул часовой прямо под нос ослепительному начальнику.

Доберман скрылся в столбе пыли. На другой стороне улицы в автомате «Газвода» лопнул граненый стакан.

Когда пыль рассеялась, шерсть начальника поблеклаи награды больше не стреляли во все стороны колючими зайчиками. Великолепный начальник стал тусклым нищим, протащившимся без отдыха сто километров.

Единственное, что осталось от былого великолепия, — это голос.

— Овчар-ренко, — рявкнул шикарным басом До берман-Пинчер, — что здесь пр-р-роисходит?

— Я… — начал Руслан, у которого невыносимо свербило в носу, — га… он… га… га… вас… гапчхи! Он в меня вы… гапчхи!

— Рекс Буранович, это чихальная горячка! — воскликнул Шарик. — Я знаю, моя бабушка от этого умерла. Необходимо срочное лечение! — И мстительно добавил: — Каких-нибудь сорок уколов…

Услышав про уколы, Руслан так взвыл, что Добер-ман-Пинчер попятился и крикнул:

— Овчаренко! Немедленно в медпункт!

— Не на… гапчхи! Я не хо… гапчхи! Я не бо… гапчхи!

— Исполняйте приказание!!! — заревел начальник, тряся медалями.

И огорошенный Овчаренко поплелся через проходную. Начальник тронулся следом, но Шарик остановил его:

— Я, Рекс Бураныч, к вам… Доберман-Пинчер несколько кокетливо спросил:

— А ты, собственно, откуда меня знаешь?

— А вас, Рекс Бураныч, каждая собака знает, — с обезоруживающей улыбкой ответил Шарик. — Вон у вас заслуг-то сколько…

Начальник выпятил грудь, усеянную бесчисленными жетонами, медалями, значками, и строго сказал:

— Ну ладно, хватит! Не люблю я этого! — Потом добавил значительно потеплевшим голосом: — Ты по делу или так… полюбоваться?

— Як вам в Школу поступать пришел!

Рекс Буранович Доберман-Пинчер застыл как памятник и с высоты своего роста уставился на Шарика Наконец начальник осторожно спросил:

— Кто поступать пришел к нам?

— Я.

— Ты?!

— Я.

— Обернись, — сказал начальник. — Что ты видишь?

— Дом.

— Ближе.

— Улица.

— Еще ближе!

— А! Это мой хвост.

— Хе-хе. Это не хвост.

— Как же не хвост? — Шарик для убедительности вильнул тем, на что смотрел. — Это хвост! Ну… хвостик.

— Это кусок колючей проволоки, изжеванный голодным крокодилом! — воскликнул Доберман-Пин-чер. — Это бублик, испеченный сумасшедшим пекарем, это… Это всё что угодно, только не хвост, каким должен обладать ученик нашей Школы! Одно ухо у тебя болеет столбняком, другое будет до конца твоих дней валяться в обмороке! Про твой окрас я не говорю, потому что мне от него делается дурно. Вопросы есть? Всё. Держите хвост пистолетом.

— Рекс Бураныч! — в отчаянии закричал Шарик. — Товарищ Доберман-Пинчер! У меня же есть письмо!

— Что-о?! — Шерсть на спине начальника встала дыбом. — Еще от земли не видать, а тоже норовит по знакомству… Молодежь, называется!

— Я не по знакомству — чуть не плакал Шарик, — это коллективное письмо… обо мне…

— Коллективное? — насторожился начальник.

— От коллектива жильцов! — и Шарик подал ему бумагу с кратким описанием событий во дворе дома № 1 по улице Дружбы о том, как Крот и его приспешник Крыс украли котенка Захара, о самоотверженной борьбе с похитителями, которую вел Шарик в подземелье, и, наконец, о том, что благодаря ему, Шарику, еще стоит на земле дом № 1.

— Гм, — произнес Рекс Буранович, — гм. Неплохое письмо. Письмо, прямо сказать, хорошее. Ты, видно, парень не промах. Только, брат, извини, ничего для тебя не могу сделать. Мне правила не разрешают беспородных принимать. Слушай, — оживился он, — хочешь, я тебя в цирк устрою? Там таких берут…