Юрий Олеша - Три толстяка (с иллюстрациями)

– Ах, нахал!

Дама топнула ногой и уронила сумочку. Цветочницы начали звонко смеяться. Толстый кучер воспользовался суматохой и предложил даме сесть в экипаж и поехать.

Дама и девочка укатили.

– Подожди, прыгун! – крикнула цветочница мальчику. – Иди-ка сюда! Расскажи, что ты знаешь…

Два кучера сошли с козёл и, путаясь в своих капотах с пятью пелеринками, подошли к цветочницам.

«Вот кнут так кнут! Кнутище!» – подумал мальчишка, глядя на длинный бич, которым помахивал кучер. Мальчишке очень захотелось иметь такой кнут, но это было невозможно по многим причинам.

– Так что ты говоришь? – спросил кучер басом. – Гимнаст Тибул на свободе?

– Так говорят. Я был в порту…

– Разве его не убили гвардейцы? – спросил другой кучер тоже басом.

– Нет, папаша… Красотка, подари мне одну розу!

– Подожди, дурак! Ты лучше рассказывай…

– Да. Вот, значит, так… Сначала все думали, что он убит. Потом искали его среди мёртвых и не нашли.

– Может быть, его сбросили в канал? – спросил кучер.

В разговор вмешался нищий.

– Кого в канал? – спросил он. – Гимнаст Тибул не котёнок. Его не утопишь! Гимнаст Тибул жив. Ему удалось бежать!

– Врёшь, верблюд! – сказал кучер.

– Гимнаст Тибул жив! – закричали цветочницы в восторге.

Мальчишка стянул розу и бросился бежать. Капли с мокрого цветка посыпались на доктора. Доктор вытер с лица капли, горькие, как слезы, и подошёл ближе, чтобы послушать, что скажет нищий.

Тут разговору помешало некоторое обстоятельство. На улице появилась необыкновенная процессия. Впереди ехали два всадника с факелами. Факелы развевались, как огненные бороды. Затем медленно двигалась чёрная карета с гербом.

А позади шли плотники. Их было сто.

Они шли с засученными рукавами, готовые к работе, – в фартуках, с пилами, рубанками и ящиками под мышкой. По обе стороны процессии ехали гвардейцы. Они сдерживали лошадей, которым хотелось скакать.

– Что это? Что это? – заволновались прохожие.

В чёрной карете с гербом сидел чиновник Совета Трёх Толстяков. Цветочницы перепугались. Подняв ладони к щекам, они смотрели на его голову. Она была видна через стеклянную дверцу. Улица была ярко освещена. Чёрная голова в парике покачивалась, как мёртвая. Казалось, что в карете сидит птица.

– Сторонись! – кричали гвардейцы.

– Куда идут плотники? – спросила маленькая цветочница старшего гвардейца.

И гвардеец прокричал ей в самое лицо так свирепо, что у неё раздулись волосы, точно на сквозняке:

– Плотники идут строить плахи! Поняла? Плотники построят десять плах!

– А!

Цветочница уронила миску. Розы вылились, как компот.

– Они идут строить плахи! – повторил доктор Гаспар в ужасе.

– Плахи! – прокричал гвардеец, оборачиваясь и скаля зубы под усами, похожими на сапоги. – Плахи всем мятежникам! Всем отрубят головы! Всем, кто осмелится восстать против власти Трёх Толстяков!

У доктора закружилась голова. Ему показалось, что он упадёт в обморок.

«Я слишком много пережил за этот день, – сказал он про себя, – и, кроме того, я очень голоден и очень устал. Нужно поторопиться домой».

В самом деле, доктору пора было отдохнуть. Он так был взволнован всем происшедшим, увиденным и услышанным, что даже не придавал значения собственному полёту вместе с башней, отсутствию шляпы, плаща, трости и каблуков. Хуже всего было, конечно, без очков. Он нанял экипаж и отправился домой.

Доктор возвращался домой. Он ехал по широчайшим асфальтовым улицам, которые были освещены ярче, чем залы, и цепь фонарей бежала над ним высоко в небе. Фонари походили на шары, наполненные ослепительным кипящим молоком. Вокруг фонарей сыпалась, пела и гибла мошкара. Он ехал по набережным, вдоль каменных оград. Там бронзовые львы держали в лапах щиты и высовывали длинные языки. Внизу медленно и густо шла вода, чёрная и блестящая, как смола. Город опрокидывался в воду, тонул, уплывал и не мог уплыть, только растворялся нежными золотистыми пятнами. Он ехал мостами, изогнутыми в виде арок. Снизу или с другого берега они казались кошками, выгибающими перед прыжком железные спины. Здесь, у въезда, на каждом мосту располагалась охрана. Солдаты сидели на барабанах, курили трубки, играли в карты и зевали, глядя на звезды. Доктор ехал, смотрел и слушал.

С улицы, из домов, из раскрытых окон кабачков, из-за оград увеселительных садов неслись отдельные слова песенки:

Подвыпивший франт подхватил этот куплет. У франта умерла тётка, имевшая очень много денег, ещё больше веснушек и не имевшая ни одного родственника. Франт получил в наследство все тёткины деньги. Поэтому он был, конечно, недоволен тем, что народ поднимается против власти богачей.

В зверинце шло большое представление. На деревянной сцене три толстые косматые обезьяны изображали Трёх Толстяков. Фокстерьер играл на мандолине. Клоун в малиновом костюме, с золотым солнцем на спине и с золотой звездой на животе, в такт музыке декламировал стихи:

– Пришли последние деньки! – закричали со всех сторон бородатые попугаи.

Шум поднялся невероятный. Звери в разных клетках начали лаять, рычать, щёлкать, свистать.

Обезьяны заметались по сцене. Нельзя было понять, где у них руки, где ноги. Они спрыгнули в публику и бросились удирать. В публике тоже произошёл скандал. Особенно шумели те, кто был потолще. Толстяки с раскрасневшимися щеками, трясясь от злости, швыряли в клоуна шляпы и бинокли. Толстая дама замахнулась зонтиком и, зацепив толстую соседку, сорвала с неё шляпу.

– Ах, ах, ах! – закудахтала соседка и воздела руки, потому что вместе со шляпой слетел и парик.

Обезьяна, удирая, хлопнула по лысой голове дамы ладонью. Соседка упала в обморок.

– Ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха! – заливалась другая часть публики, потоньше на вид и похуже одетая. – Браво! Браво! Ату их! Долой Трёх Толстяков! Да здравствует Просперо! Да здравствует Тибул! Да здравствует народ!

В это время раздался чей-то очень громкий крик:

– Пожар! Город горит…

Люди, давя друг друга и опрокидывая скамейки, побежали к выходам. Сторожа ловили разбежавшихся обезьян.