Памела Треверс - С днем рождения, Мэри Поппинс

Был тихий и жаркий летний день. Вишнёвые деревья неподвижно замерли вдоль улицы, словно прислушиваясь к тому, как постепенно созревают их плоды — от мелкой зелёной ягодки до жёлтой, а потом и алой, играющей соком вишни.

В гуще пыльных садов дремали дома, прикрыв глаза окон плотными ставнями. «Не тревожьте нас! — казалось, говорят они. — У нас послеполуденный отдых!»

Скворцы, рассевшись на каминных трубах и спрятав голову под крыло, чутко подрёмывали.

Над парком повисло слепящее облако света, густое и вязкое, будто сироп. Ни ветерка, ни шелеста листьев. Цветы, обратив к солнцу венчики лепестков, застыли в неподвижности, словно выкованные из металла.

Скамейки вокруг пруда были пусты. Людей, обычно сидевших здесь, прогнала домой жара. Нелей, маленький мраморный мальчик, задумчиво смотрел в остекленевшую воду. Ни одна золотая рыбка ни разу не взволновала её легким ударом хвоста. Все они попрятались под широкими листьями лилий, прикрывшись ими, как зонтиками.

Солнечные лужайки лежали неподвижными зелёными коврами.

Если бы не лениво передвигавшаяся от дерева к дереву одинокая фигура, можно было бы подумать, что это не живой парк, а нарисованная художником картина. Приглядевшись к этой медлительной фигуре, мы бы сразу узнали паркового сторожа. Он бродяг туда-сюда, накалывая на остриё палки мусор и стряхивая его в мусорную корзину.

Мимо пробежали две собаки. Сторож остановился и неприязненно посмотрел им вслед. Не было никакого сомнения, что они пожаловали сюда из Вишнёвого переулка. Именно оттуда доносился призывный крик мисс Ларк:

— Эдуард! Варфоломей! [1] Клички собак придуманы Борисом Заходером. Вернитесь! Не смейте купаться в этом грязном пруду! Я приготовлю вам холодного чаю!

Эдуард и Варфоломей переглянулись, перемигнулись и спокойно потрусили дальше. Но, пробегая мимо большой магнолии, они резко притормозили и остановились. Потом разом плюхнулись на траву и, высунув длинные розовые языки, тяжело задышали.

Мэри Поппинс, опрятная, пахнущая свежестью и чистотой, в своей синей юбке и новой шляпке с тёмно-красным тюльпаном, взглянула на собак поверх вязания. Она сидела неподалёку на клетчатом пледе, выпрямив спину и высоко держа голову. Рядом лежала её ковровая сумка, а на ветке висел зонтик с ручкой в виде головы попугая.

Мельком взглянув на два виляющих хвоста, она недовольно хмыкнула:

— Подберите свои языки и сядьте прямо! Вы не волки!

Обе собаки тотчас вскочили и смущённо потупились. Джейн, раскинувшаяся на травке, видела, как они старательно пытались спрятать языки.

— И если вы всё-таки соберётесь поплавать, — продолжала Мэри Поппинс, — хорошенько отряхнитесь, выйдя из воды. Только не забрызгайте нас!

Эдуард и Варфоломей укоризненно посмотрели на неё.

«Ах, Мэри Поппинс! Да мы и помыслить не могли о таком безобразии!» — говорили, казалось, они всем своим видом.

— Ладно! Гуляйте!

Собаки сорвались с места и пулей понеслись прочь.

— Вернитесь! — встревоженно кричала им вслед мисс Ларк.

Но никто даже внимания не обратил на её зов.

— А почему мне нельзя искупаться? — вяло спросил Майкл.

Он ничком лежал в траве, внимательно наблюдая за муравьями.

— Потому что ты не собака! — напомнила ему Мэри Поппинс.

— Я знаю. Но вот если бы я был ею…

Он лежал, зарывшись лицом в траву, и лениво бубнил себе под нос.

— Ну и что бы ты сделал? — фыркнула Мэри Поппинс.

О, будь он собакой, делал бы всё, что в голову придёт, ни у кого не спрашивая разрешения! Захотел купаться — пожалуйста! Нет настроения — валяйся себе на травке! Но попробуй скажи это Мэри Поппинс! «Лучше промолчать», — решил Майкл.

— А, забудьте, Мэри Поппинс, — кротко ответил он. — Слишком жарко сегодня, чтобы спорить.

— Было бы что помнить! — фыркнула она, пренебрежительно тряхнув головой, но шляпка с тюльпаном при этом даже не шелохнулась. — И учти: я не спорю, а разговариваю.

Да уж, её действительно не переспоришь. Последнее слово всегда оставалось за ней.

Солнечные лучи, сквозившие между широкими листьями магнолии, поблёскивали на её вязальных спицах. Джон и Барбара бессильно склонились друг другу на плечи и тщетно боролись со сном, то вздрагивая и просыпаясь, то снова погружаясь в дремоту. Аннабел сладко спала рядом с Мэри Поппинс.

Неслышно подошёл парковый сторож. Пятна света и тени зарябили на его лице, когда он, кряхтя, нагибался, чтобы поднять обрывок газеты.

— Мусор бросать в урны! Соблюдайте чистоту! — строго сказал он.

Мэри Поппинс смерила его с ног до головы таким испепеляющим взглядом, который мог бы разом спалить и цветущий дуб.

— Это не мой мусор, — холодно бросила она.

— Ой ли? — недоверчиво поджал губы сторож.

— Именно! — фыркнула она, не желая больше объясняться.

— Но кто-то бросил эту газету! — настаивал сторож. — Не могла же она вырасти сама собой, как цветок!

Сдвинув на лоб свою форменную фуражку, он почесал в затылке.

Жара и холодный тон Мэри Поппинс наводили на него тоску. Не зная, то ли уйти, то ли дожидаться ответа, сторож нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Ну и погодка нынче! — примирительно промямлил он и, словно провинившийся пёс, захлопал глазами.

— Макушка лета, что же вы хотите!

Мэри Поппинс, уткнувшись в вязанье, размеренно позвякивала спицами.

Сторож растерянно помолчал и попытался ещё раз.

— Я вижу, вы не расстаётесь со своим попугаем, — сказал он, кивая вверх.

— Вы имеете в виду мой зонтик с ручкой в виде головы попугая? — надменно уточнила она.

— Неужели вы думаете, что будет дождь? При такой-то жаре! — нервно хихикнул сторож.

— Я не думаю, я знаю, — заявила Мэри Поппинс. — Будь я парковым сторожем, — добавила она, — не стала бы тратить время на пустую болтовню, как некоторые! Вон там апельсиновая корка. Почему бы вам её не подобрать? — Она ткнула остриём спицы в ту сторону и не опускала её до тех пор, пока сторож не поднял корку и не отправил её в урну.

«Будь она и впрямь на моём месте, — размышлял сторож, обмахивая фуражкой пылавшее от жары лицо, — от парка осталась бы чистенько выметенная пустыня!»

— А не будь я сторожем, — проговорил он вслух, — давно бы уже открыл Северный полюс и посиживал с полярными медведями на льдине. Там хоть не так жарко.

Он глубоко вздохнул, опёрся на палку и умолк, разморённый жарой и охваченный полудрёмой.