Коллектив авторов - Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад

И потому я почти не удивилась, заметив сборник сказок Х. К. Андерсена, проиллюстрированный затейливыми картинками Кая Нильсена. Именно из такого томика мама и прочитала мне «Снежную Королеву» – сказку, внушившую мне ужас, не меньший, чем тот, что навевался мамиными духами.

В предпоследней (насколько я помню) сцене сказки Снежная Королева говорит маленькому Каю, что если он сумеет сложить из кусочков льда слово ВЕЧНОСТЬ, она вернет ему свободу. Каю это сделать не удается. Но появляется Герда и растапливает его сердце жаром своей любви.

Фиске сказал: Могу отдать вам эту книгу со скидкой. Но я не знала, хочется ли мне ее получить. Меня так долго здесь не было, я выполняла большую работу, чье качество определить затруднительно. Основной ее корпус хранился в доме далеко от города, – а у меня остались одни отходы, и, как уже было сказано, в них я никакого смысла больше не видела. Воспоминания о них, запертых в чемодане, даже сейчас приводят мне на ум череду стен, исписанных непонятными, жалкими каракулями.

А вот воспоминания о сыне, приводят мысли о море…

Когда его видели в последний раз, он жил в черной «камри», страшно тощий, и выпрашивал еду, высовывая руку из окна машины. Лицо мальчика, сообщал ворон, запеклось в презрительную маску, когда же прохожий отказывался опустить доллар в его протянутую руку, сын плевал в него. Эти гнетущие сообщения уничтожили во мне всякую память о море, хотя сам сын уходить из глубин моего сознания не желал, как ни старалась я изгнать его.

О красота, о грусть! – подумала я ни с того ни с сего. Возможно, впрочем, причина была в том, что перед глазами моими мелькнул прекрасный мальчик, сооружавший замки из песка. Колени его были ободраны.

Снег так и шел. Наверное, он будет идти всегда. Трудно сказать, что нам следует делать в каких бы то ни было обстоятельствах, и уж тем более – когда мы вынуждены сражаться с превосходящими силами погоды. Колени он ободрал, упав с велосипеда.

Я промыла их перекисью водорода, залепила полосками пластыря. Мир сверкал совершенством, море оставляло на берегу усища белой пены. Скоро мы пойдем домой, приготовим сэндвичи, станем рассказывать друг дружке сказки. Читала ли я ему сказку о Снежной Королеве? Не думаю. Она испугала бы мальчика.

Хотя моя мать, до жути походившая на Снежную Королеву, ее мне читала.

В те дни я пошла бы на все, чтобы защитить сына.

Встретившись с ним сейчас – в проулке, скажем, заваленном снегом, – я не смогу растопить его сердце. Моя любовь, в отличие от Гердиной, охладела. Похоже, мы с ним обречены блуждать раздельными путями во мраке нашей собственной выделки – полуслепые, совсем не те, кем были прежде.

Этим и кончается большинство сказок, печально думала я. Не цветущими розами, не началом лета, не рукой, которую держит другая рука.

Пройдет минута, я отдам Фиске затребованные им деньги, суну книгу под куртку и снова выйду на поле сражения.

В моем варианте «Снежной королевы» я попыталась вторично использовать некоторые мотивы знаменитой сказки Ханса Кристиана Андерсена – снег, говорящие птицы и цветы, – а заодно и понятия исчезновения и утраты. Мне интересно было не столько пересказать сказку (безукоризненный оригинал пересказывать бессмысленно!), сколько придумать новую историю, мою собственную.

Как и Андерсен, я разбила ее на семь частей, однако на этом буквальное сходство двух сказок более-менее заканчивается. В моей «Снежной королеве» я стремилась передать хотя бы часть того, что всегда зачаровывало меня в оригинале – жутковатое сочетание опасности и тоски по дому, зябкую атмосферу, таинственную и страшную. Самая разительная особенность моей истории – отсутствие самой Снежной Королевы, задуманное мной как своего рода дразнящая пустота в самом сердце сказки, намек на то, что Королева присутствует где-то еще, не только в обличии наркотиков, которые «совратили» сына рассказчицы, но также и в виде более отвлеченных соблазнов тоски по молодости и любви.

Я ввела в мою сказку и несколько собственных мотивов, почти неприметно связанных со сказкой Андерсена: интерпретация, социальная активность, каналы, по которым к нам приходят воспоминания, и как эти каналы перекрываются. Мой вариант по необходимости фрагментарен, лишен финала…

Я пошла на это не для того, чтобы избежать «и после этого они жили счастливо» сказки Андерсена – просто в соответствии с нашими теперешними представлениями о жизни, рассказчица приходит к приятию неизбежности ее утрат и печалей.

И наконец, мой рассказ – исследование, тщательный досмотр другого текста, погружение в зачаточную, фрагментарную природу нашего опыта, гибридная складная картинка из того, этого, пятого и десятого.

– К. Б.

Перевод с английского Шаши Мартыновой

Дания. «Огниво» Ханса Кристиана Андерсена

Солдат шагал по дороге, усталый от битв с врагом, довольный, что все закончилось, безо всяких денег шагал он по дороге. Вдоль нее росли деревья, а на обочине там и сям торчали лачуги, нахохленные и сердитые, и перед каждой – дворик, что линялый мешок под ногами. Солдат думал, что идет домой, но в конце пути никто его не ждал. Он прошел мимо хижины, у которой тявкала на веревке собачонка. Не достать ей было до миски, и солдат посмотрел, как песик носится и лает, рвется к ней, а веревка хватает его за горло и дергает назад, и он скулит и снова бросается к миске, и дергается на шее воротник белой шерсти. Солдат видел, что в миске пусто. Шел он дальше, а деревья делались все толще да гуще, все собою заполняли, и кроны сходились все плотнее да выше. Прошел он мимо девочки – та присела перед почерневшей дверью лачуги и ломала ветки на растопку, а сама одета в красивое платье, что превратилось в лохмотья. Видел солдат за потрепанными лентами и драными кружевными бантами, что ткань платья была когда-то яркой, всех цветов радуги, и сверкала. Велики были глаза у девочки, потому что круги вокруг них, но кожа, чумазая от копоти, будто смутно светилась, как и ее платье.

У следующей хижины старуха мешала что-то в громадном железном котле на углях во дворе. На миг решил солдат, что это мать его, и вынул руки из карманов шинели, помахать ей, но тут заметил, что нет, не его мать это, а ведьма. Но все-таки похожа, и он даже подумал, что столько всего понаделал да повидал, и оно могло превратить его мать в ведьму. А еще он подумал, что хоть она и ведьма, все равно он будто бы верит ей и соскучился, как по матери, даже если она после всех этих лет стала ведьмой.

Ведьма окликнула его, а лицо у нее все словно бы ржавое да потное или от пара сырое, а в руке под накидкой – кривая ложка: