Салман Рушди - Лука и огонь жизни

Он поднял правую руку, и Лука заметил, что на ней отсутствует одна фаланга мизинца.

— Вот столько жить ему и осталось, — пояснил Никтопапа. — Пока мы разговариваем, жизнь утекает из него и вливается в меня. Кто знает, может, тебе доведется стать свидетелем грандиозного события? И не рассчитывай добраться домой вовремя и спасти его, даже если в этом выдрином горшочке у тебя на шее действительно спрятан Огонь Жизни. Кстати, мои поздравления, ты забрался достаточно далеко. Восьмой уровень! Достижение что надо. Но теперь — не забывай об этом! — Время на моей стороне.

— Ну и дрянь же ты, честное слово, — поморщился Лука. — Какой же дурак я был, что тебе доверился.

Никтопапа холодно усмехнулся.

— Если бы ты не подвернулся под руку, это оказалось бы не так забавно, — признался он. — Благодаря тебе я получил больше удовольствия, потому что сумел его растянуть. Так что спасибо тебе.

— Так для тебя все это было игрой! — воскликнул Лука, но Никтопапа покачал своим недоделанным мизинцем.

— Нет-нет, — с упреком возразил он. — Это отнюдь не игра. Это дело жизни и смерти.

Медведь Пес встал на задние лапы и зарычал:

— Этот тип выводит меня из себя. Позволь разделаться с ним.

Но Никтопапа был вне досягаемости на укрепленном валу, Пес нипочем бы до него не дотянулся. И тогда своим глубоким басом заговорил древний Титан.

— Предоставьте его мне, — попросил он и поднялся с колен из-за спины Сорайи.

Он вырастал все выше, выше и выше. Когда Титан встал в полный рост, задрожала Вселенная (она даже попыталась отвернуться, потому что нагота, увеличенная до таких размеров, гораздо заметнее обычного и на нее трудно не обращать внимания). В давние времена дядя Титана вот так же восстал и разрушил само небо. После этого разразилась битва между греческими богами и двенадцатью гигантами, которые были побеждены и повержены. И вот теперь ветеран той битвы, подобно древним героям пренебрегавший одеждой, поднялся во весь рост. И был он настолько велик, что Сорайя поспешно увеличила размеры ковра-самолета до максимума, чтобы огромные ступни не столкнули всех вниз. Лука с удовольствием наблюдал, как лицо Никтопапы исказилось от страха, когда Титан протянул гигантскую левую руку, схватил его и крепко стиснул.

— Отпустите меня! — пискнул Никтопапа. — Теперь его голос, как показалось Луке, не имел ничего общего с человеческим, в нем слышалось что-то от гоблина, демона и вообще от насмерть перепуганной темной сущности. — Выпустите меня! — вопил Никтопапа. — Вы не имеете права меня хватать!

Титан ухмыльнулся (улыбка его по площади равнялась целому стадиону).

— Видишь ли, — сказал он, — зато у меня есть лево. Мы, левши, всегда поддерживаем друг друга.

С этими словами он отвел руку назад до упора, крепко стиснув в ней дергавшегося и визжавшего Никтопапу, а затем швырнул эту мерзкую, подлую, высасывающую чужие жизни тварь за пределы атмосферы и самой пограничной линии Кармана, туда, где кончается земной мир и открывается космическая тьма.

— Мы всё еще в ловушке, — ворчливо заявил медведь Пес, чувствуя себя несколько задетым титаническим подвигом. Поэтому он добавил, слишком громко и с явным вызовом: — Где вообще эти Аалим? Пусть покажутся, если они не трусы и способны взглянуть нам в глаза.

— Поосторожнее с желаниями, — поспешно одернула его Сорайя, но опоздала.

«Никто не знает, — говорил Рашид Халифа, — обладают ли Аалим какой-либо материальной формой. Может, у них действительно есть тело, а может, они просто принимают какую-нибудь личину, если в этом появляется необходимость, а в иное время существуют как бестелесные сущности, распространенные по всему космосу. Ведь Время — повсюду. В любом месте есть хотя бы Вчера, которое уступает место Сегодня, а тому вряд ли можно рассчитывать на светлое Завтра. Во всяком случае, известно, что Аалим весьма неохотно появляются на публике, предпочитая действовать втихаря, за кулисами. Когда они показываются, то обязательно закутываются в свободные одежды и надвигают на лицо край капюшона, подобно монахам. Никто не видел их лиц, и всех охватывает страх, когда они проходят мимо, — кроме, пожалуй, некоторых детей…»

— Некоторых детей, — произнес вслух Лука, припоминая рассказ Рашида, — детей, которые бросают вызов Времени самим фактом своего рождения. Ведь они возвращают молодость своим родителям.

В действительности, первой эти слова — или что-то похожее — когда-то произнесла мама, но вскоре сама идея влилась в неистощимый поток Лампридовых историй. «Да, — признавался он Луке со смущенной улыбкой, — я украл эту мысль у твоей мамы. Запомни, сынок: чтобы стать хорошим вором, нужно красть что-то хорошее». Да уж, подумал Лука, Похититель Огня Жизни, я последовал твоему совету, папочка, и посмотри, что я украл и куда меня это завело.

Три фигуры, появившиеся на крепостной стене Баадал-Баллада-Гархане внушали почтения ни ростом, ни видом. Лиц их не было видно, а руки они сложили так, будто держали у груди младенцев. Они не сказали ни слова, но в словах нужды не ощущалось. Достаточно было увидеть выражение лица Сорайи и услышать, как поскуливает Койот:

— Maire de Dis [10] Матерь Божия ( исп .). , не будь я сейчас высоко в небе, бросился бы бежать со всех ног куда глаза глядят!

Слоноптицы тряслись мелкой дрожью и причитали:

— Может, мы вовсе и не хотели участвовать в каких-то там событиях! Может, мы просто хотели жить и сберегать в памяти все, что случается в этом мире. Ведь для этого мы, собственно, и предназначены!

Одно появление фигур в капюшонах повергло в ужас всех обитателей Волшебного Мира. Даже сам великий Титан беспокойно дергался. Лука понял, что все со страхом представляют себе Dis, где будут заточены навеки в глыбах льда. Или видят перед собой птиц, которые примутся вечно клевать их печень. Н-да, подумал он, похоже, наши друзья из Волшебного Мира теперь нам не помощники. Если кто-то и выйдет с честью из этого положения, так это обитатели Реального Мира.

Аалим заговорили в унисон, тихими, потусторонними голосами, от которых исходил тройной холод, словно от сверкающей стали трех неодолимых мечей. Даже отважная Сорайя пала духом при этих звуках.

— Никогда не думала, что мне доведется услышать голоса Времени, — воскликнула она и зажала уши руками. — Это невыносимо! Я этого не переживу!

Корчась от боли, она упала на колени. Все остальные волшебные создания катались по ковру-самолету, содрогаясь от нестерпимых мук, кроме Титана, который с достоинством переносил боль, ибо привык к мучениям за целую вечность, проведенную в цепях, когда посланная Зевсом птица исклевывала его печень. Однако медведь Пес не испугался, а пес Медведь ощетинил загривок и злобно оскалил зубы.