Андрей Гнездилов - Сундук старого принца

Утраты не были для меня внове, и вот я опять оказался на своем одиноком пути. Да… он уже не осенялся грезами, а вскоре потускнело и очарование скорби, окутавшей меня после смерти Лаймы. Все так же светило солнце. Природа с той же поспешностью заставляла распускаться новые цветы. Тысячи голосов пели, повинуясь зову любви. Мир пьянил красками, и я мог все так же присутствовать на пиршестве жизни, утоляя свою жажду радостью других. Горечь потери придавала остроту восприятию, и я ощущал полноту каждой минуты. Однако обида на судьбу еще оставалась во мне. Я знал, что приговорен к одиночеству, будущее не сулило мне счастливых встреч, прошлое не могло быть опорой, а потребность хоть какой-то цели отравляла мое забвение.

И вот тогда я узнал Биг Бэна. Собственно говоря, мне давно было знакомо его имя. Не раз я встречал его, и он вызывал во мне удивительно жуткий интерес, но пути наши до той поры не скрещивались. Чаще всего Биг Бэна можно было встретить среди погребальных процессий, что заставляло меня предполагать в нем гробовщика или могильщика. Его высокая худощавая фигура с размашистыми движениями привлекала внимание среди самой пестрой и густой толпы. Странствующая мельница, ходячий флюгер, наверное, не вызывали бы большего удивления. Когда, одетый в черный сюртук, с цилиндром на голове и серебряной тростью в руке, он попадался навстречу, вам казалось, что вы видите шарж или ожившую карикатуру, но никак не самого человека. Вне всякого сомнения, в его жестах заключалось ненадуманное величие, но, бог мой, он настолько утрировал их, что они воспринимались как пародия. Биг Бэн источал бездну обаяния, но оно казалось плутовством. Он был изысканно вежлив, и опять-таки его вежливость отдавала издевательством и насмешкой. Да, да, он был насмешкой над самим собой. Вечный комедиант. Как его допускали в траурные шествия, не понятно. Первый же взгляд на него рассеивал самые грустные размышления и настраивал на веселый лад. Этой ли напускной серьезности вызывать сочувствие вместо смеха? Осмелишься ли поверить скорби лика, где живут абсолютно пустые глаза?

Но здесь-то и крылась трагедия этого человека. Внимательное наблюдение вдруг обнаруживало, что Биг Бэн вовсе не был тем игрушечным клоуном, чья выдуманная жизнь рассчитана на забаву окружающих. Более чем кто-либо, он сохранял удивительную естественность во всех своих проявлениях. Просто он жил в своем совершенно особом мире. В мире, в котором по странной прихоти случая печальная мимика отнюдь не означала душевной грусти, а веселье могло выливаться в жестах, обычно рождаемых отчаянием.

Странный субъект… Мне было непонятно, почему многие из умирающих призывали его к своему смертному одру скорее, чем духовника. Чем он мог утешить их? Неужели своей нелепой фигурой или высокопарной речью, где смысл терялся в бесчисленных парадоксах? Но несомненно одно, что Биг Бэн облегчал переход людей в иной мир и это примиряло с его вызывающими качествами. Тем не менее я испытывал внутреннее содрогание каждый раз, как видел его около домов, где жили мои пациенты. Как гриф, чующий падаль, прилетает к своей будущей жертве, так Биг Бэн, предвидя беду, кружил около жилищ, куда вскоре стучалась смерть. Признаюсь, что его безошибочная прозорливость влияла и на меня. Порой, встретив Биг Бэна, я отказывался от борьбы за жизнь даже тех больных, чье состояние еще оставляло какие-то надежды.

Биг Бэн! Его прозвище было именем знаменитых лондонских часов. Впоследствии я узнал, что у него самого имелись старинные английские часы с курантами, которые вызванивали около двенадцати различных мелодий. Каждая на свой час. Так же как для столичного тезки назначался пожизненный почетный смотритель, так и Биг Бэн считал себя хранителем времени на своих часах. Удивительное сочетание. Часовщик с одновременными обязанностями духовника и могильщика. Нет сомнений, что Биг Бэн не пропускал ни одних похорон. Что же привлекало его к этим церемониям? Не запах же смерти, который владеет гиенами? Ответ напрашивался сам собой при взгляде на измятое, пожившее лицо, с нездоровой кожей, прячущиеся бесцветные глаза, бледную улыбку, трясущиеся руки. Внешность старинного приятеля и поклонника Бахуса! Значит, он просто искал возможность выпить?! Однако в нем было еще что-то невероятно странное, что не давало решить вопрос однозначно. В какие-то моменты вдохновения, когда он читал стихи, наслаждался музыкой или любовался природой, вы могли вдруг увидеть в нем старого принца или императора. Да, да, я не преувеличиваю! Он становился прекрасен, выразителен до последней степени. И тогда в собеседнике рождалась готовность поверить любой заведомой лжи, лишь бы она исходила из его пророчествующих уст. Пожалуй, и я сам, исполненный скепсиса к Биг Бэну, не мог бы представить себе иного Цезаря, которому искренне салютуют идущие на бой гладиаторы. Но неужели те же чувства владеют умирающими?

Понять это мне удалось позже, когда я столкнулся с ним в тесной таверне, где он считался завсегдатаем. Биг Бэн, изрядно загрузившийся вином, сидел у камина, глядя сквозь бутыль на пляшущее пламя. Разноцветные отблески падали на лицо, но тут же истаивали в его неправдоподобно жуткой белизне, лишь два зеленых пятна от лучей, проникавших через стекло бутыли, держались в глубоких орбитах пьяницы. Подобно совиным или кошачьим глазам, они то вспыхивали, то затухали, придавая его облику фантастический вид персонажа гофмановских сказок. «Еще вина! — стукнув кулаком по столу, крикнул Биг Бэн. — Я пересох, как Сахара в полдень!» Голос его напоминал треск ломающегося дерева. «Вам уже нечем платить», — возразил хмурый хозяин. «Ошибаешься, приятель!» — молвил Биг Бэн, забираясь в карман. Через мгновение в его руках сверкнуло аметистовое колье. Хозяин с жадностью потянулся к нему, но пьяница убрал руку. «Твоя очередь последняя. Первыми идут всегда джентльмены! Кто заплатит за Биг Бэна, тому будет принадлежать эта вещь! Торопитесь, я намерен провести ночь в обществе самых почтенных старушек в стеклянных кринолинах, что томятся в погребе у этого пирата!» Увидев колье, я почувствовал, как сжалось мое сердце. Неужели возможно повторение? Год назад я подарил Лайме точно такие же аметисты. Изысканная работа по серебру искусно изображала ветку сирени. По тщательности и мастерству исполнения колье явно относилось к творениям старинных ювелиров, а они крайне редко дублировали свои изделия. Не давая себе времени на размышления, я заплатил хозяину за Биг Бэна, а затем уселся с ним в дальний угол таверны. Он любовно поглаживал принесенные бутылки и совершенно равнодушно протянул мне колье. Я взял его за руку: «Биг Бэн, я не хочу пока устраивать скандал, но вы должны мне сейчас же объяснить, откуда у вас эта вещь?»