Андрей Гнездилов - Сундук старого принца

Пьяница мучительно заметался, потом устало уронил голову и проскрипел о том, что это подарок одной леди. «Ложь, — сказал я твердо. — Это колье было само подарено леди, и она не могла передаривать его. Тем более, насколько мы с вами знаем, мужчинам не принято дарить украшения!» — «Тем не менее это так!» — упрямо повторил Биг Бэн. «Вы можете доказать это?» — спросил я. Он молча налил себе вина и затем кивнул головой. «Да. Если вы не побоитесь доказательств». Его тон смутил меня: «Кто или что будет свидетельствовать правдивость ваших слов, Биг Бэн?» — «Она сама скажет вам об этом». Я похолодел и, боясь ошибки, переспросил: «Кто? Кто?» — «Лайма!» — ответил старик и залпом осушил бокал.

И еще через день, трепеща от ужаса и ожидания, я был в доме Биг Бэна. Громадное серое здание, с давно утраченными претензиями на роскошь, обшарпанный фасад с высокими окнами и пилястрами, еле видимыми среди облетевшей штукатурки. Изъеденные временем колонны и скульптуры в нишах. Воистину дом являл собой такую древность, что трудно было отнести его к какой-либо эпохе или стилю. Верно, его года навевали не только эти риторические вопросы. Люди, населявшие дом, давно покинули его, боясь, что еле дышащие стены в любой момент могут превратиться в развалины. И лишь один Биг Бэн, как капитан тонущего корабля, остался верен своему жилищу. Оставленная жильцами громадина давала простор его натуре. «Мой дворец!» — представил он свой дом. Да, другие такие же покои трудно было сыскать. Бесконечные анфилады полупустых комнат, где среди громоздкой мебели, забытой кем-то и когда-то, жило только чуткое эхо да десятки летучих мышей. Порой сюда приходили в поисках ночлега нищие старушки и старички. Они испуганно жались к стенкам, шепча то ли молитвы, то ли извинения за свое незваное вторжение. Единственно цельный интерьер сохранялся в комнате, расположенной в круглой башне, где жил Биг Бэн. Там среди стеллажей с тысячами книг, всевозможных тумбочек, этажерок, резных деревянных шкафов, стульев и бюро стояли, как памятник самим себе, старинные часы Биг Бэна. Циферблат заключался в изысканном футляре, напоминавшем маленькую башню, поддерживаемую золочеными колонками. Элегантное, удлиненное основание часов содержало массивные гири и маятник. Но не их внешний вид, хотя и без сомнения прекрасный, внушал какое-то особое чувство. Самым поразительным был голос часов. Маятник их, скрытый за палисандровой дверцей, стучал, как человеческое сердце. Звон же был столь глубоким и протяжным, словно рождался где-то в немыслимом подземелье, а сюда долетало только его эхо. Пустынно и дико становилось на душе от этого боя, и слезы невольно наворачивались на глаза, хотя мелодии часов порой были далеки от минора.

Какой-то неправдоподобной казалась вся последующая сцена. Биг Бэн зажег свечи, затем, подойдя ко мне, положил руку на сердце. «Слушайте! — шепнул он, тоскливо улыбаясь. — Ваш пульс должен биться вместе с ритмом часов». Мгновение спустя он подошел к циферблату и коснулся узорных стрелок. Внутри механизма что-то вздохнуло и застучало. Стрелки замерли, а затем минутная и вслед за ней часовая медленно двинулись в обратную сторону, описывая круги. Тяжелый бой, как звон погребального колокола, ворвался в помещение. Биг Бэн взял фонарь и повел меня по темным коридорам. Странно преобразились комнаты, через которые мы проходили. В одних, несмотря на поздний час, светило солнце, в других царствовали лунные блики. И дом уже не казался пустынным, как прежде. Все чаще нам на пути встречались люди, но столь живописно одетые, будто мы попали за кулисы гигантского театра или в запасники какого-то музея с ожившими картинами. То нашему взору представала келья благочестивого монаха за книгами, напоминающая святого Иеронима кисти Антонелиса де Мессина, то в обществе павлинов и голубков возникали задумчивые куртизанки Карпаччо. Полных достоинства персонажей Дюрера сменяли молчаливые современники Гольбейна, шумное застолье рубенсовских гуляк — чинные голландцы Рембрандта. Столь быстрая смена колоритных лиц, ярких одеяний, смешение эпох и событий повергли меня в растерянность, однако я не мог не заметить, что мой проводник пользуется у всех этих людей особым вниманием. При нашем появлении они прерывали свои занятия и словно завороженные смотрели на Биг Бэна. Одни отвешивали ему почтительные поклоны, другие молча бледнели, третьи умоляюще протягивали руки. Он же, никого не замечая, словно разгневанный владыка, проходил среди них со вскинутой гордо головой. Шаги его ни на мгновение не замедлялись, и свет фонаря, который он держал в руке, ни разу не задрожал. Наконец он остановился перед какой-то дверью и отпер ее. Я сделал шаг вперед и с удивлением обнаружил, что нахожусь в комнате Лаймы. Мне ли было не узнать ее. Вот старый камин, украшенный голландскими изразцами, вот цветы на окне, вот расстроенный клавесин и над ним гравюра с гарцующей амазонкой. Все как прежде. Я не сразу заметил, что в глубоком кресле затерялась хрупкая женская фигурка, но она шевельнулась с легким радостным вскриком.

— Лайма!

Да, это была она, но я не мог сделать и шага ей навстречу. Я чувствовал, что схожу с ума. Ведь собственными руками, год назад, я омыл ее тело и, облачив в парчовую ткань, уложил в гроб.

Я так отчетливо помнил об этом. Я знал это. Но она этого не знала! Лишь позднее до меня дошла вся суть происходившего. Мы были в прошлом, и она еще не умирала. Печально оказалось наше свидание. Лайма не в силах объяснить мою внезапную отчужденность, еле сдерживала слезы.

— Вы устали ухаживать за мной, — наконец промолвила она. — Пойдите отдохните, вам нужно сменить обстановку…

Боже мой, ведь этот момент уже был в моей жизни. Эти самые слова уже звучали в моих ушах год назад. Но тогда я не мог объяснить самого себя, что за затмение окутало мой разум, что за холод охватил меня! И лишь теперь наступила разгадка. В моем сердце тогда словно приоткрылась страничка будущего. Полный самых противоречивых чувств и мыслей, я простился с Лаймой, даже забыв спросить ее об аметистовом колье. Биг Бэн ждал меня за дверьми и проводил до порога. Несколько дней я не мог прийти в себя, затем бросился разыскивать Биг Бэна. В тот вечер он еле держался на ногах и заплетающимся языком читал стихи. Я взялся проводить его до дому. Немыслимо! Неужели этот спившийся человек владеет ключами времени? Кто же он такой, если люди давно ушедших эпох узнают его и приветствуют? Страх и любопытство переполняли меня, но больше всего на свете я желал снова видеть Лайму. Стыд и раскаянье охватывали меня, когда я вспоминал нашу встречу. Да, я бы не пожалел отдать всю кровь свою за каждую ее слезинку! Но возможно ли искупление? Время не возвращается, утверждает здравый смысл, Тогда что за мистификацию я пережил?! Неужели все это считать бредом?! Нет! Я должен был докопаться до истины, и даже если моя душа во власти миражей, да будет так, Лайма! Вот что составляет мою цель!