Наталья Менжунова - Ложкаревка-Интернейшнл и ее обитатели

— Счастливого пути! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! — плюнул через плечо Бобрик.

— Put a little Woffle dust on it, — повторил Кенг по-английски и плюнул три раза.

Галка захлопнула чемодан и спросила:

— Эй! Удобно?

— Бу-бу-бу, — донеслось изнутри.

Украденный на время багаж вскоре вернулся обратно к хозяину.

Тот все еще щелкал фотокамерой и так ничего и не заметил.

— Ой! А яблочко-то, яблочко на дорожку, — спохватилась баба Маня.

Но чемодан уже протарахтел по конвейеру.

Служащая аэропорта внимательно смотрела на экран монитора, где как на ладони было видно содержимое багажа пассажиров.

Когда чемодан с наклейкой Канберры направился к контролю, над ухом служащей прозвучало:

— Часом не скажете, где садют на самолет до Замохранска?

— До какого еще Замохранска? — повернулась служащая на голос.

Перед нею стояла бабуля с клетчатой сумкой в руке и фетровой шляпе на затылке.

Служащая вежливо объяснила:

— Здесь производится посадка на международные авиалинии.

— Ну, так я и говорю, — не унималась баба Маня, налегая грудью на стойку. — Вы знаете такой город? Нет? Я такого города в нашей необъятной стране не знаю. А раз у нас такого города нет, значит, он не у нас, а в другой стране. А раз он в другой стране, значит, и посадка должна быть где-то здесь.

— У вас билет есть? Покажите, куда у вас билет, — начала сердиться служащая.

— Какой билет? — наивно округлила глаза баба Маня.

— До Замохранска! — не выдержала служащая.

Краешком глаза баба Маня следила за чемоданом с австралийцами внутри. Наконец она увидела на экране монитора три странно сложенных скелета. Шесть моргающих глаз проплыли через рентгеновскую кабинку, чемодан вынырнул на свет и благополучно отправился в багажное отделение.

— Зачем мне билет, когда я никуда не собираюсь ехать? — вкрадчиво осведомилась баба Маня.

— Но Вы же только что спросили, где посадка на самолет до Замохранска, — побагровела служащая.

— Спросила, — кивнула баба Маня. — Так и что? Сразу туда ехать должна, в какой-то ваш Замохранск? Вы лично знаете такой город?

— Не-е-ет, — окончательно запуталась служащая.

— Вот! Сами не знаете, а людям билеты навязываете. — И оскорбленная «навязчивым сервисом» баба Маня с достоинством удалилась.

— Да уж, ты, баб Мань, даешь, — высунуласб вместе с Бобриком из сумки Галка. — Ты где название такое откопала?

— Это Авоська в молодости говорил: «Авось, обойдется. Не в Замохранске живем», — посмеивалась в ответ баба Маня. — Да ты на карту глянь, и не такое найдешь.

— А Ложкаревок много? — спросил бобренок.

— Ложкаревок-то, может, и много. Да наша — одна, — ответила баба Маня.

В воздух с ревом взмыл самолет. Он набирал высоту, а в багажном отделении в огромном чемодане с наклейкой про Канберру и дырочками в боку слышалась какая-то возня.

— Меня сейчас стошнит, — пробасил Эму.

— Я тебя умоляю! — испуганно вскинулся Кенг.

— Что это мне мешает? — вновь раздался голос Эму.

— Ложки, — ответил голос Лени.

— Какие еще ложки?!

— Обыкновенные. Деревянные, расписные. Дед Авоська подарил.

— Бр-р-р, холодновато, — поеживался Кенг. — Зря я плащик со шляпой сбросил.

Несмотря на тесноту, австралийцы еще теснее прижались друг к другу.

— Как ты думаешь, Кенг, могу я теперь считать себя летающей птицей? — с надеждой в голосе спросил Эму.

— Еще бы, — отвечал кенгуру. — Журавлиха может тобой гордиться. Ты же сам говорил, что ты — редкий экземпляр.

— Земляки, — вдруг спохватился пригревшийся Лени. — Я все-таки до конца не понял, так мы футбольный матч выиграли или проиграли?

С земли на набирающий высоту самолет, задрав головы, смотрели Галка, Бобрик и баба Маня. Смотрели до тех пор, пока он не скрылся из виду.

— Ох и шустрые мы ребята, я вам скажу, — прозвучал над облаками голос Лени.

В небе над аэропортом наступило короткое затишье.

— Пора и нам, — засобиралась баба Маня. — Дома, поди, нас уж заждались. Муню доить пора.

Корова Муня и впрямь в это время пришла к бабе Мане доиться. У дома, кроме фургона звероловов, стояла машина с надписью «Скорая помощь». Муня сдержанно протиснулась в распахнутую настежь калитку и, не обращая ни на кого внимания, встала посреди двора.

А двор бабы Мани выглядел как после мамаева побоища.

Люди в белых халатах, обогнув Муню, вынесли Иваныча со двора на носилках. Все это время он провисел на яблоне вниз головой и теперь приговаривал:

— Кто-о-о над нами вверх ногами? Кто над нами! Вверх ногами! Докладываю! Полет проходит в штатном режиме…

Осипшие куры поглядывали на санитаров с опаской и издалека. Зато петух ходил по двору гоголем.

Третий зверолов считал санитаров:

— Сто пятнадцатый кенгуру, сто двадцать седьмой кенгуру, сто тридцать первый… Привет…

Четвертый забился в стог сена, и его отыскали с великим трудом. Он наотрез отказывался выходить, ему всё казалось, что за углом его поджидает мумия.

Клюнутый в лоб зверолов шептал себе под нос:

— Корова, корова… я — страус… Как слышите, корова? Почему молчите? Отвечайте…

Только Серега бегал между санитарами и выпуливал скороговоркой:

— Я вам говорю, они точно здесь! Я сам видел уши кенгуру. Да здесь их целое логово! У них тут пес в шапке ходит. Точно-точно! И петух на яйцах сидит!

Санитары сочувственно смотрели на Серегину голову, вымазанную в тесте, и понимающе цокали языками. Дед Лексей стоял около пугала и хитро улыбался ртом в три зуба.

А дед Авоська услужливо провожал санитаров до калитки:

— Вот и я говорю… Приехали ни с того ни сего и давай требовать, мол, сумчатых им подавай. Что ж это, последняя сумка, и ту отдай? А я вам скажу, так недолго и до австралопитеков договориться. Ох, и фантазёрный у нас народ!

Когда машина, погрузив звероловов и включив мигалку, двинулась прочь, Авоська довольно потер руки. Тут из-под крыльца один за другим выкатились желтые цыплята.

— Пи-пи-пинь, — встряхивали они слабыми крылышками и вертели головками по сторонам.

— Глянь-ка, Авоська, — подставил цыплятам шершавую ладонь дед Лексей. — В нашей Ложкаревке прибыло. Привет…

В Ложкаревке выпал снег. Улегся белым в голубой горошек пуховым одеялом, укрыл дорогу и дворы. На берегу речки шумная компания зверей увлеченно лепила снеговика. Забытая до лета, слегка припорошенная снегом, темнела на белом фоне тарзанка. Склонившаяся к реке береза время от времени издавала звук лопнувшей струны. Вопреки общим представлениям, звук этот вовсе не был жалостным. Дерево посылало в ясный воздух сообщение, что пришла зима.

На покрытой льдом речке сидел пес Тарас в своей неизменной шапке и, опустив хвост в прорубь, приговаривал: