Ирина Ставская - Чудесные каникулы

На цветок, раскачивающийся возле носа Тинела, опустился мотылек.

— А мотыльки?

— Вся природа вечна. И лес, и мотыльки. Один мотылек живет день-два, а весь их род — вечен.

— И птицы?

— И птицы. Всегда были, есть и будут птицы. Если люди не будут их обижать.

После короткого молчания Тинел спросил:

— А люди вечны?

— Человечество. Один человек умирает, а человечество живет и будет жить вечно, пока земля стоит!

— И я буду жить вечно, — сказал Тинел, глядя маме в глаза.

— И ты, — сказала мама и погладила ему хохолок…

Тинел смолк…

Он лег на спину, положил ладони под затылок и стал смотреть на белые пушистые облака, которые медленно проплывали под самым небесным сводом.

И он принялся воображать, как спустя годы по лесу будет ходить он, Тинел-лесничий, ухаживая за деревьями и родниками, чтобы в тени деревьев вечно жили птицы, олени, цветы и белочки, а в солнечные дни, такие, как нынешний, чтобы приходили люди отдохнуть и порадоваться земной красоте…

Дица сидела на скамейке во дворе своего дома и смотрела то на открытые окна, то на малыша, бегающего по просторному двору, то на цветок, недавно распустившийся на грядке…

На ее балконе цвели белые и розовые петуньи: мама их посадила весной. Маме нравятся петуньи, и Дице они тоже нравятся, такие простые и красивые…

«Через несколько дней на балконе Олгуцы зацветет львиный зев… А на балконе Ионела растут удочки, длинные и старые, замызганные на рыбалках, — она усмехнулась. — … А славно у нас во дворе…»

Дице стало грустно: цветы — вот они, а мама далеко. Уже несколько дней как мама в Москве — быть может, уже сдает экзамены в своем институте. Мама была заочницей.

«Целый месяц ее не увижу!» — вздохнула Дица.

В выходные дни теперь только папа станет ходить с ними — с нею и Владом — на прогулки. Он им обещал. Пойдут купаться на речку Реут или в лес собирать ягоды, цветы. Как в прошлом году: каждый раз она приносила домой букетики полевых цветов. В комнатах запахнет травами, а Дицыны ладони тоже будут долго пахнуть дикой мятой, чебрецом, всеми запахами летнего поля… А без мамы все же будет грустно…

Незаметно подошла Олгуца, взяла ее за руку:

— Идем играть с нами в прятки, что сидишь здесь одна?

Олгуца — подруга Дицы. Учатся они в одном классе, сидят на одной парте, всегда неразлучны. Олгуца — белокурая, синеглазая. Сегодня мама нарядила ее в сиреневое платье, и глаза Олгуцы тоже кажутся сиреневыми.

Дица включилась в игру, пошла жмурить, когда настал ее черед, стала лицом к стене, закрыла глаза и начала громко считать. Дети попрятались: Корина, словно мышонок, притаилась за бочкой с дождевой водой, почти рядом с Дицей; Влад и еще какие-то мальчики побежали и спрятались за гаражи; Ионел шмыгнул в коридор и замер за дверью, а Олгуца скрылась за стволом старой шелковицы; остальные — где попало.

Дица уже заканчивала считалку, когда вдруг на весь двор раздался голос Андрея:

— Ребята, где вы? Я хочу показать вам интересный фокус!

Дети сразу же выбежали из своих тайников — игра: прекратилась. Окружили Андрея. Андрей, с тех пор, как в их городе побывал Московский цирк, только тем и занимался, что придумывал разные штучки. Можно было подумать, что цирк, уехав, забыл одного из своих неутомимых фокусников.

Андрей стоял среди детей, смотрел на них и улыбался, уверенный в успехе.

— Покажи! Покажи! — кричали все.

Малыши толкались за спинами старших, протискивались между ними, стараясь что-то разглядеть.

— Э-э, так дело не пойдет! А ну-ка посторонитесь! — приказал Андрей. Круг раздался.

Андрей направился к дому, поднялся по ступенькам входной лестницы и остановился на широкой площадке, словно на сцене. Дети тоже поднялись. И снова начали толкаться.

— Нет, так дело не пойдет! — повторил Андрей. Поглядел вокруг себя и вдруг просиял: — Вот как сделаем! — Он опустился на площадку спиной к открытой двери и приказал:

— Садитесь и вы!

Дица и Олгуца сели на край площадки. Витя и Ионел примостились рядом с Андреем, а Влад постарался втиснуться между Ионелом и Андреем.

Владу нравилось все, что делал Андрей, и он изо всех сил старался на него походить. Так старался, что даже заикаться стал немного, как Андрей. И если бы он мог поменять свои красивые зубы на большие фасолины Андрея, он сделал бы это с превеликим удовольствием. Влад не догадывался, что Андрей втайне страдает и потихоньку грызет сухари в надежде, что зубы сточатся немного и станут поменьше…

— Давай быстрее, показывай свой фокус! — сказал Влад, садясь рядом с Андреем.

— Сейчас! — ответил Андрей, развернул газету и извлек из нее здоровенный будильник. Он поставил его себе на колени и пригладил рукой чуб, поглядывая то на будильник, то на ребят.

Дети притихли.

Лишь Корина никак не могла найти себе место по вкусу. Она то садилась, то вставала, то вновь возвращалась на прежнее место. Вертелась она неспроста: видно, хотела, чтобы Дица и Олгуца да и другие заметили ее новые босоножки.

— Что ты все мельтешишь? Угомонись! — прикрикнул на нее Андрей, потеряв терпение.

— Мне не хватает места! — капризно ответила ему Корина. Перешагнула еще раз через колени Андрея и — кто знает! — может быть, нарочно, а может, случайно зацепила будильник ногой, обутой в новенькую босоножку. Будильник прыгнул на площадку, блеснул своими полированными боками и покатился кубарем вниз по ступенькам, глухо звякая… Замер он на асфальте посреди двора…

— Ой! Ай! Ах! — раздалось со всех сторон.

Кто-то, кто сидел ближе, кинулся к будильнику, поднял и молча протянул его Андрею. Безмолвие было глубоким: молчали дети, молчал и будильник.

Андрей схватил его обеими руками, поднес к уху, прислушался, потряс — сначала тихонько, а потом сильно-сильно, так, что зазвенели все внутренности, — но будильник не проснулся.

— Готов! — сказал Андрей, не глядя на товарищей.

— Жалко!

— Что скажет мама?

— А он дорогой?

— У, вертлявая! — сказал Влад в сердцах Корине.

Всем было ужасно жаль, что разбился будильник, но еще больше жалели, что остались без фокуса Андрея, теперь никто о нем заикнуться не смел.

Что касается Корины, то она сначала испугалась было и отошла в сторону, но теперь пришла в себя и задиристо ответила:

— Сам вертлявый!

— Еще огрызаешься?! — возмутилась Олгуца.

— Мог не приносить!

— Не просто же так принес, фокус хотел показать, — сказал Ионел.

— Никто его не просил, — не сдавалась Корина.

Поднялся невообразимый шум. Все сразу стали кричать, и понять что-либо было невозможно.