Юрий Гребеньков - Тайна горы Сугомак

Шатался такой вот паршивый человечишка из артели в артель да к Коробковой прибился. А барыня его приказчиком сделала. Над всей дворней подняла и возвысила. По характерам-то сошлись. Шатан за крепостной дворней слежку вел да наушничал. Кикимора расправой наслаждалась.

Из Каслинского завода барыня с приказчиком после полудня выехали. Шатан сам взялся тройкой править. Даже кучера не прихватили.

В старое время дорога, которая в Кыштымский завод из Каслей шла, горной тропой называлась. Проходила она как раз возле Тарасовой избы. Дальше по еланям Линевки пробегала. До Травакуль-озера. А от Травакуля до Кыштымских заводов — рукой подать.

Как ни торопила приказчика Кикимора, как ни подгонял тот коней, а запозднились. И лошади, видно, чуяли неладное. Без конца уросили да с дороги сбивались. Да и кучер-то из Шатана, что топорище без железки: сколько не маши — дров не нарубишь.

А кругом благодать. От каждого камешка теплом веет. Любая травинка, любая ягодка созревает. Каждый куст ночевать пустит. Солнце к тому времени ниже сосен опустилось. Лучи краснотой налились. Еще немного и пора росе появляться. Драгоценными бусинками сверкать.

С полверсты от Тарасовой избы Шатан тройку остановил. Решила Кикимора сама разузнать, все ли правда, что ей сны вещают. Скрытно, как волки, прячась за деревьями, подкрались Шатан с Кикиморой к жилищу колесного мастера.

Тарас же с девушкой Росяницей на береговом камне сидели. Красотой любовались. Обнимались да разговоры вели, на какие лишь влюбленные способны.

Увидела это Кикимора. От ревности вся перекосилась. От злобы почернела. Еще уродливее сделалась. Даже приказчик в тот миг Кикимору не узнал. А та из-за пояса острый кинжал выхватила. На приказчика свиными глазками сверкнула и прошипела:

— Кистень готовь.

А он у Шатана всегда под рукой. Кикимора с ходу распределила кому кого убивать. Себе девку выбрала. Шатану на парня указала.

Приказчику убивать не в первой. На мокрых делах руку набил. Как два зверя кинулись Шатан с Кикиморой на парня с девушкой. Вспыхнул в лучах вечернего солнца кинжал. И тут же Шатан Тараса по голове кистенем ударил. Стоном огласились горы. Упал на землю с разбитой головой парень. Но выбитый страшной силой, вылетел кинжал у Кикиморы. Росяница-то была не из простых девок. Не допустил батюшка Урал, чтобы она от Кикиморы смерть приняла.

Разом добежали и прыгнули в тарантас Кикимора с приказчиком. Шатан вожжи разобрал. И только хотел направить тройку к Каслинскому заводу, как вздыбилась тут земля. Ходуном заходила. Коней развернуть не дала. Обезумели они от страха и понеслись горной тропой к Кыштыму.

Увидела Росяница, что увозят взбешенные кони убийц, выпустила из девичьих рук окровавленную голову любимого. Схватила с земли плетенную из береста корзинку и выплеснула вслед тройке все росяные бусинки. Зашумели они по-весеннему бойко и в воду превратились. Засияла вода разноцветной речкой, и бросилась та речка в догон тарантаса. С ревом накрыл пенный вал приказчика с барыней. А когда вода скатилась, то каменный остров показался. Тот остров и в наши дни зовут Шатановым. Место же, где Кикимора утонула, в переузину превратилось. В узкий проток меж Иртяш-озером и Травакулем. Говорят, что это Кикиморову душу от злобы да ненависти так сузило.

С тех пор вытянулось Иртяш-озеро от Каслей до Кыштыма. Светлая, ключевая вода его потемнела. Плещутся в озере мутно-зеленые волны. И бегут, словно речка, в одном направлении. Изумрудное плесо, возле которого жил удивительный мастер Тарас, прозвали в народе Колесовым.

И нет на белом свете края краше наших мест. А все потому, что полюбила здесь девушка Росяница крепостного уральского парня. И лежит на берегу Колесова плеса большая гранитная плита. Положена она на четыре квадратных белых камня. Когда по безлюдью вспыхнет заря над лесом, приходит сюда девушка красоты необыкновенной. Подолгу сидит на каменной скамейке. Слушает пение волн. А когда уходит, вспыхивают кусты и деревья, скалы и камни разноцветной росой.

За годом год — и жизнь пройдет. На молодость оглянешься — и сам себе не понравишься, если никакой памятки трудом и работой людям не оставишь. Людская же память длинная, как все уральские речки, вместе взятые.

Вот и опять под стволами сосен бугорки обозначились. Наступи ногой на такой бугорок — и хруст услышишь. Это грузди о себе знать дают. И сказывают старики, что росли они на Урале у всех на виду. Как сейчас маслята или подберезовики. И не прятались в хвойные подушки, не таились от людского глаза. Только тогдашняя жизнь такой случай выкинула.

До безумия любил соленые груздочки торгован Бутыльчик. В Каслинском заводе по имени да отчеству его Спиридоном Игнатьичем только в лавке навеличивали. А так прозвищем обходились. На широкую ногу размахнулся жить торгован. Мастеровому люду приходилось перед ним шапки ломать. Поясные поклоны бить. Иначе-то как? Коль конторского провианта хватало до белых мух, а зиму да весну народ от голода пух.

А Бутыльчик харчи в долг давал. Не отказывал. Но за долги семь шкур норовил содрать. Чуть ли не весь заводской поселок в работниках у торгована ходил.

Дом у Бутыльчика из лиственничных бревен был скатан. Величиной с два больших пятистенника. Наличники и навес крыши с тонкой ажурной резьбой. Под домом подвалы огромные. В них лавки с товарами. Рядом амбары поставлены. Аршинные стены из серого плитняка сложены. На дверях запоры железные с висячими замками двухпудовыми. Не жилье, а крепость.

Среди подслеповатых избенок мастерового люда дом торгована на дворец смахивал. И по прозвищу-то Бутыльчик должен бы этакой пузатой глыбой представляться. На самом же деле он на воробья походил. Если его случайно на заводской улице встретишь, то от мастерового, что с работы идет, вряд ли отличишь. Бутыльчик в посконных портках да в заплатанной линялой рубашонке красовался. Лыковой веревкой подпоясывался. При полном богатстве форсу не оказывал. На ногах лапти носил. Словно змеюка, за бедняцкую одежу гадючье жало прятал.

На заводе мастеровые наломаются и к Бутыльчику спешат долги отрабатывать. Цельная окольцовка была. Один за муку должен, другой за соль, третий на водке закабалился. По-разному занимали, а в одной упряжке, артельно, Бутыльчиков воз тянут.

Бутыльчик же возле должников порхает. По кулям да тюкам похлопывает, что работникам плечи давят. В кулачок похохатывает. С напевом приговаривает:

— Плати долг исправно, не будет душе накладно. А закончишь работать, должен я тебе подать. Бутыльчиком горло промочишь, соловьем пропеть захочешь.