Коллектив авторов - 100 сказок народов мира

Были у бабушки также и фарфоровые куколки, похожие на беловолосых людей в книге. Они держали за ленточки белых барашков, улыбались, и казалось, вот-вот примутся танцевать.

Набегавшаяся, веселая, усталая Жанна вернулась домой с конфетами и сластями и еле могла дождаться той минуты, когда горничная Роза разденет ее. Пошатываясь от усталости, она бродила по своей спальне и даже плохо видела слипающимися глазами. Вдруг в полутемной комнате послышался легкий писк, и что-то метнулось из-под ног девочки.

– Ах, бедный Маркиз, я наступила тебе на лапку! Или это ты, Маркиза? Ну, извини меня, извини. – И девочка присела на коврик и стала гладить двух маленьких беленьких собачек-болонок, которых уже год назад ей подарила все та же добрая бабушка.

Собачки ласково вертели хвостами и лизали ее протянутые ручки, совсем забыв, что она нечаянно толкнула их и сделала им больно. Когда Жанна легла в постель, ее любимцы Маркиз и Маркиза тоже свернулись калачиком на двух темно-красных подушках, лежавших в углу комнаты. Хотя Жанна очень устала и ей казалось, что она хочет спать, ей долго не удавалось сомкнуть глаз и она невольно вспоминала все, что видела у бабушки, и при голубоватом свете ночника разглядывала свои старые и новые игрушки. Наконец, ее глазки сомкнулись и она стала засыпать сладким сном. Но вдруг в комнате послышался тихий шелест и шепот нежных голосков:

– Она спит, она спит и не услышит нас, – сказал один потоньше.

– Ну, так, значит, можно и потанцевать. Вы согласны, госпожа маркиза?

– Что это может быть? – подумала Жанна. Открыла глаза, приподняла голову с подушки и чуть не вскрикнула от изумления.

Пламя голубого ночника разгорелось как-то необыкновенно сильно и осветило комнату ровным, мягким, но очень ярким светом. И при этом освещении Жанна увидела странную картину: у противоположной стены, там, где была расставлена ее кукольная мебель, двигались две маленькие фигурки: нарядный господин и дама с тонкой талией в пышном платье. Жанна с любопытством разглядывала их. Они казались не выше пол-аршина, и на обоих красовались точь-в-точь такие костюмы, как на людях в бабушкиной книге, которыми она так любовалась. Крошечный кавалер был одет в белый атласный, вышитый серебром камзол, короткие панталоны, чулки и башмаки. Его маленькое личико окаймляли пушистые, белые, как снег, волосы, а на них сидела небольшая треугольная, расшитая галунами шляпа. Нарядное, тоже совершенно белое платье дамы было покрыто серебряными вышивками, а на ее белых волосах с левой стороны красовались рыжеватые перья. Талия ее была тонко стянута, пышное платье шелестело по полу. Она весело улыбалась кавалеру и обмахивалась веером из белых перьев.

– Итак, маркиза, мы начнем, – сказал маленький человечек.

– С удовольствием, господин маркиз, – ответила дама.

– Как странно, – подумала Жанна, – маркиза, маркиз! Ведь так зовут моих маленьких болоночек.

И она пристально вгляделась в необыкновенную парочку. Удивительно: чем внимательнее рассматривала она их, тем больше ей казалось, что маленькие собеседники, как две капли воды, походят на ее любимых собачек. Между тем у них были настоящие человеческие лица и человеческие фигуры.

Вдруг заводной органчик, который в этот день ей подарила бабушка, сам собой заиграл, и под звуки музыки маленькие люди принялись танцевать грациозный старинный церемонный танец. Они сходились, расходились, кланялись друг другу, причем кавалер низко наклонял стан, а маленькая дама приседала перед ним, брались за руки, кружились, отступали, снова встречались. Как очарованная, Жанна следила за ними. Наконец, танец окончился. Заводной органчик перестал играть, и маленький кавалер подвел даму к кукольному дивану. Запыхавшаяся дама села, откинулась на спинку и стала обмахиваться красивым веером из перьев.

– Какой прекрасный, веселый бал устроили мы сегодня, – сказала она.

– Да, очень весело, – ответил он. – А между тем я уже боялся, что вы не будете танцевать, ведь наша маленькая хозяйка так больно придавила вашу ножку.

– Да, было больно. При всей моей любви к ней, маркиз, я не могла не закричать и не заплакать. У нее такие громадные ноги, и она так тяжела. Но я скоро забыла все. Я так ее люблю. Теперь мне уже не больно и, как видите, я могу весело танцевать.

– Вы очень ее любите, это видно, – заметил маркиз, – впрочем, и я всей душой предан ей, и когда она забывает поставить нам воды или принести кушанье, я даже в душе не могу ее упрекать. Она еще ребенок! Днем, в виде собачек, мы можем выражать ей наши чувства только вилянием хвоста или радостным лаем и визгом, но теперь, приняв наш настоящий вид, я смело скажу, что был бы готов умереть ради нашей маленькой госпожи.

– Я тоже, я тоже, – прибавила маркиза, прижимая руку к сердцу.

– Хорошо нам жить, – продолжал маркиз. – Днем нас ласкают, кормят, водят на прогулку, играют с нами, а ночью, приняв вид маленьких волшебных людей, мы танцуем и разговариваем.

– Да, да, нам хорошо. Многим настоящим людям живется гораздо хуже.

– Ну, что вы говорите! – заметил маркиз. – Все люди, у которых я был, живут так же счастливо, как наша Жанна. Вспомните, как хорошо у ее бабушки. Там тоже большие нарядные комнаты, вкусные вещи, мягкие ковры, теплые печи, много слуг и служанок, словом, всего, всего вдоволь.

– Ах, как вы легкомысленны, господин маркиз! Вы думаете, что все живут, как бабушка нашей Жанны или как ее родители? Вот вы сами сказали: много слуг и служанок. А заметили ли вы, что слуги и служанки и здесь, и у бабушки живут совсем иначе, чем их господа? Ведь они целый день работают, делают не то, что им нравится, а то, чего от них требуют. А вы говорите – все люди живут одинаково! Право, я не ожидала от вас такого легкомыслия.

– Извините, госпожа маркиза, я действительно не подумал о них.

– Да, слуги еще ничего, – продолжала маркиза, сильно обмахиваясь веером, – а вот здесь, в нашем же доме, в подвальном этаже живет целая семья. Бертран… Сегодня, когда Роза гуляла со мной, я взглянула в окно подвала и прямо в ужас пришла. Там на соломенном матрасе лежал человек с бледным лицом, больной. Он метался, стонал, хватался за голову, а кругом стояли его дети, плакали и ломали руки, но помочь ничем не могли. Старшему из них на вид было лет восемь. Он ходил в школу, но его взяли оттуда, так как отец потерял работу и заболел. Младшему всего три года, он жалобно пищал, плакал, протягивал руки к больному отцу и просил хлеба.

– А где же была их мать? – спросил маркиз.

– Она ушла стирать белье (их соседка так сказала Розе) и не могла вернуться раньше вечера.

– Да, это грустно, – заметил маркиз.

– А маленький мальчик, – продолжала маркиза, – который стоит на углу улицы, вертит ручку шарманки и заставляет танцевать своего худенького сурка! Когда в следующий раз мы пойдем гулять с нашей хозяйкой, посмотрите на него хорошенько. Я ничего о нем не знаю, но у него такое бледное изможденное лицо, такие печальные глаза! Он, наверное, плохо ест, живет в таком же жалком подвале, как семья Бертран, или высоко на чердаке с щелями, через которые дует холодный северный ветер. А старуха, продающая каштаны на противоположном углу? Стоит взглянуть на ее опухшие красные руки, чтобы понять, что ей редко бывает тепло и хорошо. Нечего говорить: людям часто приходится хуже, чем нам с вами, маркиз, а ведь мы только в волшебные часы делаемся человечками, все же остальное время остаемся маленькими счастливыми белыми собачками.