Марина Аромштам - Кот Ланселот и золотой город. Старая английская история

Слава богу, хозяин не согласился:

– Ну, не знаю, Уолтер. Какой из него менестрель?

Хозяин сказал, что лекарь, который пустил мне кровь, стоил ему кучу денег. И что вроде бы я и тощий, а кровищи было порядком. Так что лучше мне найдут применение здесь, у Фицуорренов. А если я хочу петь, то могу петь для хозяина. Ну и для капитана. И хозяин спросил:

– Кто хочет слушать Дика?

С чего они взяли, будто я могу петь? Но все: и Элис, и Гарри, и Хью, и даже Джоан, проглотившая кол, – тут же сделали вид, будто я менестрель. Всем понравилась эта игра. Всем стало очень весело. Еще веселей, чем раньше.

Я, конечно, мог упереться, но Гарри налил мне эля. Внутри меня стало тепло. Я мельком взглянул на Элис. У нее тонкая белая шея. Я никогда не видел, чтобы шея была такой белой. А когда Элис говорит, ее горлышко чуть дрожит. Как у поющей птички. И мне все время кажется, Мэйбл, что она – это ты. Хотя она на тебя совсем не похожа.

Я сказал, что знаю одну хорошую песню. Это песня про Лондон. Все закричали:

– А ну-ка, давай, Дик! Пой!

И я спел песню про Лондон. Раньше я никогда не пел для кого-то специально. Но ты ведь помнишь того менестреля? Он еще приходил к нам в деревню? Я знаешь какую штуку придумал? Представил, что я – это он. И ты не поверишь, Мэйбл: у меня получилось!

Капитан закричал:

– Я ж говорю тебе, Томас, истинный менестрель! Так что гони его в шею! Пусть загребает монеты у собора Сент-Пола.

– Истинный менестрель, – поддакивал ему Гарри (и подливал себе эля). – Как Роберт Сладкоголосый.

Тут Элис так удивилась:

– Какой это сладкоголосый? По берегу Темзы ходит Безумный Роберт. Страшный такой, лохматый.

Я заметил, что на губах у Элис блестели капельки эля.

– Был Роберт Сладкоголосый, а потом стал Безумный. – Гарри снова наполнил кружку, втянул голову в плечи, наморщил лоб и жалостливо завыл: – «Добрые лю-ю-юди! Не пожале-е-е-ейте пенса для бе-е-е-е-едного человека!»

У него так смешно получилось это «бе-е-е-е-едного человека» – словно баран проблеял. Все покатились от хохота. А хозяин сильно хлопнул по спине капитана Уолтера, и тот чуть не поперхнулся.

А Гарри стал настаивать:

– Точно вам говорю: это Роберт Безумный придумал песню про Лондон – когда был Сладкоголосым. И пел ее лорду-мэру. Лорду-мэру очень нравилась песня.

– Пел ее лорду-мэру? – это спросила Джоан.

Почему-то мне показалось, что она усмехается. Но на лице Джоан не было даже тени улыбки.

– Значит, Роберт Сладкоголосый пел эту песню мэру, а потом стал Безумным? – повторила Джоан, и я почувствовал, как веселье пошло на спад.

– Ну, сначала пел мэру… А потом пел Уоту Тайлеру…

Гарри смутился – будто попался в ловушку. Я поспешил его выручить:

– Да! Эту песню любил Уот Тайлер. Он был отважный и честный. И хотел, чтоб вилланы были как горожане, как свободные лондонцы. Мой отец был с Уотом Тайлером. Он пошел за Тайлером в Лондон.

Я сказал это с гордостью, Мэйбл. Но все почему-то умолкли. Элис потупила взгляд и стала возить пальчиком по столу. Она повторяла узоры на древесине. Я и сам люблю это делать… Но мне было не до узоров. Я почувствовал взгляд Джоан. Это был такой взгляд, Мэйбл, словно в меня выпустили стрелу. А потом она повернулась и молча вышла из комнаты. Гарри повел плечами: я, мол, не виноват. Капитан опрокинул еще одну кружку и крякнул.

А хозяин сказал, поглядывая на дверь:

– Вот оно, значит, как. Любимая песня Тайлера… Отчаянный малый был этот Тайлер. Он тут много делов понаделал. Все уже думали: вот и король будет теперь слушать Тайлера. Тайлера, а не баронов. Тайлера, а не лорда-канцлера. Тайлера, а не парламент. Только Тайлера взяли и пырнули ножом… Да, значит, вот оно как…

Хозяин налил себе еще эля и кивнул капитану. Тот понял, они громко чокнулись.

– Вот что я скажу тебе, Дик. – Хозяин вытер ладонью рот и тяжело вернул кружку на стол. Стол стерпел, а вот кружка подпрыгнула. – Лондон – свободный город! Но вилланы – не горожане. И они не могут жить так же, как горожане.

…На следующий день я снова пришел к хозяину. На душе у меня был камень. Мэйбл, я чувствовал: надо ему рассказать не только про Лондон из золота.

Хозяин сказал, что сегодня еще отдыхает. И если я опять готов его развлекать, он выслушает меня. Как он заметил, я мастер рассказывать байки. Гарри согласно кивнул. Мол, он тоже не прочь развлечься. А я-то хотел рассказать обо всем только хозяину… Но он крикнул:

– Элис, иди-ка сюда! Дик тут снова собрался рассказывать.

Я подумал: пусть бы ее что-нибудь отвлекло. Пусть бы ей было скучно снова слушать меня! Но нет, Элис была уже тут. Она зачесала назад свои волосы и покрыла их сеточкой. Так делают знатные дамы. И это ей очень к лицу. Значит, такое мне выпало испытание: Богу угодно, чтобы и Элис все знала. Но я уже твердо решил во всем признаться хозяину. И если Элис меня осудит, если выкажет мне презрение, мне придется это снести.

А за Элис пришли остальные. И, конечно, Джоан. Эта Джоан как будто вылезла из преисподней.

От волнения я поначалу осип. Мои слова были словно камни, которые я с трудом сталкивал с языка. Но мало-помалу я перестал заикаться. Я стал рассказывать про тебя и про сэра Гриндли. И про то, как ты заболела. Как я пошел за хворостом, чтобы тебя согреть, и попался лесничему. Мне было тебя так жалко!

Мой рассказ тронул хозяина. А у Элис глаза стали влажными и даже рот приоткрылся. Но хозяин не дал ей меня дослушать:

– Поди-ка ты, Элис, к себе и займись чем-нибудь полезным. Слава Богу, над нами нет никаких сэров Гриндли, и ты выйдешь спокойно замуж.

Я испугался: неужели он пожалел, что не дал мне отправиться к ангелам и пустил к себе в дом?

Я стал умолять хозяина поверить, что я не вор. Я никогда ничего больше не украду. Потому что помню о смерти. И о Страшном суде. Да и не нужно мне больше красть: ведь ты уже стала ангелом. А в доме хозяина нет недостатка в дровах. Пусть он мне только поверит…

Хозяин хмыкнул, но тут вдруг Джоан спросила (она говорит негромко, но ее слова каждый раз разрывают мне уши):

– А куда ты дел деньги?

Я сначала не понял:

– Какие деньги?

– Которые получил от священника.

У Хью блеснули глаза. Гарри уставился на меня с любопытством. И хозяин, как видимо, тоже был не прочь получить объяснение. Так что мне пришлось рассказать про ведьмино молоко и про папашу Эда. А заодно и про то, почему у меня на ногах был только один башмак.

Кстати, Мэйбл, ты знаешь, мой башмак уцелел. Джоан уже собиралась спалить все мое «барахло» (Гарри сказал, что она называла мою одежду и другими словами, покрепче), а Элис ей не дала. Точнее, не дала ей башмак. Почему – и сама не знает. Ей показалось, раз я пришел в одном башмаке, это не просто так. Я был так счастлив, когда она мне об этом сказала. Сам башмак мне не очень нужен. У меня теперь есть другая, почти новая пара, которую Гарри носил по праздникам. Но в носке того башмака я спрятал заветный пенни…