Лисл Шуртлиф - Румп: Настоящая история о Румпельштильцхене (ЛП)

— Мы справимся, — сказала бабуля. — У нас есть куры и коза. Мы не будем голодать.

Мы зарезали одну из наших куриц. Это означало, что мясо нам придется растягивать до следующего рационного дня.

Мы с бабулей ели молча. Поедание курицы должно быть праздником, великой роскошью, но мы грустили. Мой взгляд прошелся по прялке и кровати, где было спрятано золото.

— Моя мама поранилась? — спросил я. Вопрос вылетел у меня без предупреждения.

Бабуля застыла с кусочком курицы, поднесенным ко рту. Она развела руки:

— С чего ты задаешь такой вопрос?

— Почему ты не говорила мне, что она была из ВонТам?

— Кто тебе рассказал? — спросила бабуля.

— Краснушка.

— Краснушка. Да, ну, ее бабушка…

— Что пряла моя мама? — спросил я.

Бабуля напряглась:

— Что она пряла? А что обычно прядут люди? Почему…? А ты уже…? — Она перевела взгляд с прялки на меня. Я видел, как она борется сама с собой, пытаясь решить, что мне сказать.

— Твоя мать пряла одни неприятности, — сказала она, — а потом оставила тебя у меня на руках.

— Так вот ты какого обо мне мнения? — спросил я. — Что я — оставленные неприятности?

— О, дитя.

— Румп! — прокричал я. — Меня зовут Румп!

Глаза бабули блестели от слез:

— Ты мой внук, Румп. Я всегда тебя любила. Я всегда старалась тебя защитить и сделаю для этого все от меня зависящее. Не думай о своей матери или ее прялке. Это принесет тебе только горе.

Больше вопросов я не задавал. У меня было такое странное чувство, что вещи движутся вокруг меня, когда я не смотрю на них, но я не знаю, что это значит.

Той ночью мне снились странные вещи. У камина сидела за прялкой женщина. У нее были длинные черные волосы и зеленые глаза. Как у меня. Я никогда не видел эту женщину прежде, но знал, что это моя мама. Она пряла из соломы золото.

Поначалу она улыбалась, а сверкающие мотки громоздились у ее ног. Но ее улыбка погасла, когда ворох вырос. Она продолжала прясть, несмотря на то, что прялка замедлилась, и ей стало труднее ее крутить. Куча все росла, росла и росла, расползаясь вширь и поднимаясь вверх. Когда золото добралось до маминого подбородка, она выглядела испуганной, словно она погружалась в воду, не умея плавать. Когда куча добралась до ее глаз, они были наполнены ужасом. В конце концов, золото скрыло ее полностью с головой, и я больше ее не видел. Но куча золота продолжала расти.

Когда она добралась до потолка, я проснулся.

Наконец снова наступил день раздачи пайков. Я вышел на улицу с желанием начать работу пораньше, и меня засыпало чем-то сверкающе-белым. Пришла зима. Сначала я обрадовался, потому что под одеялом из только что выпавшего снега мир казался безмятежным и обновленным, но, когда холод пронзил меня насквозь, я тут же вспомнил, что, на самом деле, означал приход зимы.

Приход зимы означал, что доступ к горе в скором времени будет закрыт. Никто не сможет пробраться, чтобы обменять золото на еду. Это означало медленную, изнурительную работу на заледеневшем прииске. Это означало холод и голод, в основном, преобладал голод.

У Молочка почти не было молока, оставшаяся курица не несла яйца, а Ничто мычал на меня, потому что его копытца примерзли к земле. Когда я, наконец, освободил его, он лягнул меня сзади, и я упал лицом в снег.

Ненавижу зиму.

Когда я пришел на прииск, Фредерик кинул снежком мне в лицо. Бруно схватил меня сзади, а затем с ветки, прямо мне за шиворот, свалилась куча снега.

Зима, похоже, ненавидит меня в ответ.

Это был долгий рабочий день. Я старался не сойти с ума и придумывал стишки.

Мне нравилось, как это звучит!

Я пошел на мельницу за пайком. Пока я ждал, стоя в длинной очереди, мой живот урчал. На этой неделе мне удалось найти чуть больше золота, чем обычно. Я думаю, что стало только лучше от того, что феи улеглись в зимнюю спячку. Если золото означало «еда», значит, мельнику придется выдать мне паек. Но, когда подошла моя очередь, он просто посмотрел на меня из-за своего огромного живота и сказал:

— Нет золота — нет еды, — в глазах его светилась жадность. Он знал.

Теперь я понял, что значил мой сон. Я сплел не так-то много золота, а оно уже душило меня.

Когда я вернулся домой, бабуля всё ещё была в постели. Её глаза были открыты, но взгляд её был направлен на потолок.

— Бабуля?

Она моргнула, но не взглянула на меня и ничего не сказала.

— Бабушка! С тобой всё в порядке? — я подошел к ней и положил руку ей на щеку. Я тотчас же отдернул руку, она была такая горячая, что я обжег ладошку.

Я отпрянул назад и упал, затем я выбежал на улицу и побежал вниз по дороге к дому Краснушки. Я не знал, куда бы ещё мог пойти, я стал колотить в дверь, в надежде, что кто-то был дома.

Женщина распахнула дверь, размахивая деревянной ложкой. Выглядела она сурово, совсем как Краснушка, но, увидев, что я захлебывался рыданиями, она вздрогнула.

— Румп? — выглянула Краснушка.

— Моя бабуля… с ней что-то не так… пожалуйста…

Мать Краснушки бросила ложку, схватила накидку:

— Идем, — сказала она.

Краснушка последовала за нами, и мы побежали к дому.

Когда мы вошли, мама Краснушки сразу направилась к бабуле.

— Элсбит, — она тихонько коснулась бабушкиного лба. — Краснушка, иди на улицу и принеси ведро снега.

Я стоял возле кровати, пока мама Краснушки осматривала бабулю. Та открыла глаза, попыталась что-то сказать, но вместо этого послышалось какое-то бульканье, будто слова были очень тяжелыми и цеплялись ей за язык.

— Что с ней такое? — спросил я.

— Она старенькая, — ответила мама Краснушки, не поднимая на меня глаз.

— Но, что с ней?

— Дитя моё, — теперь она смотрела на меня глазами, полными жалости; мне показалось, что меня сейчас стошнит. — Никто не вечен. Она больна. Её разум уже не может полноценно работать.

Разум? Но мне так нужен был бабушкин разум!

— Вы можете ей помочь? Она поправится?

— Остается только ждать, — она печально улыбнулась. — Всё будет хорошо, — сказала она, дотрагиваясь до моего плеча. От этого прикосновения всё моё тело прогнулось.

Краснушка с матерью положили мокрую холодную тряпочку на лицо бабушки, а ноги обмотали тёплым пледом. Они сварили бульон из оставшихся косточек цыпленка и с ложечки попытались накормить бабушку. В основном, всё стекало по её щекам и подбородку, но, казалось, бабушка потихоньку приходила в себя, пока её кормили. Она взглянула на меня, ну, по крайней мере, мне так показалось, а потом уснула.