Юрий Лигун - Илья Муромец и Сила небесная

Илья провожал калик взглядом, пока кто-то не тронул его за плечо. Он обернулся и увидел морду Бурушки. Морда была печальной. Илья сразу понял, что конь хочет есть. Ещё бы, после такой скачки любой проголодается. Пришлось опять сбегать домой и скормить Бурушке большую житную краюху, присыпанную солью. В мгновение ока богатырский конь проглотил угощение и стал ещё печальнее.

– На тебя не напасёшься, – пробурчал Илья но, вспомнив, что кони умеют пастись самостоятельно, примирительно сказал. – Ладно, поедем на луг родительский: там мурава такая сладкая, что у нашей Пеструхи пузо по земле волочится.

– О-го-го! – заржал конь, и его печаль моментально испарилась.

Заперев ворота, Илья вскочил в седло, но тут же слез обратно. Конечно, Бурушка был хорош, но собственные ноги были лучше. И о них надо было позаботиться. Во-первых, обуть, во-вторых, дать вволю нагуляться. Илья привязал коня к забору и побежал к Улыбе, который тачал кожаные чоботки для всего села.

Взрослых дома не было, поэтому его встретил восьмилетний Метелица – рассудительный малый, помогавший папане сбывать готовый товар. Сегодня он был за старшо́го и, пользуясь случаем, щедро раздавал младшим братьям и сёстрам звонкие подзатыльники.

– Хорош баловать, а то отцу скажу. Он шутить не любит: выдерет, как сидорову козу, – одёрнул рьяного воспитателя Илья.

– Ой, дядя Илья! Сами пришли… ногами… – не поверил глазам Метелица.

– … и притом не какими попадя, а своими собственными. И теперь ноги сапог просят: не век же им босиком жить!

– Если папаше не расскажете, как я этих лупил, – кивая на мелюзгу, повёл торг Метелица, – вмиг чоботки притарабаню!

– На первый случай не скажу, но коли ещё увижу, что малых сих обижаешь, саморучно накормлю берёзовой кашей! Ну, давай, кажи товар лицом!

Метелица бросил намётанный взгляд на босые ступни покупателя и вынес из повети – сарая у ворот – три самых больших пары, которые, если честно, из-за неходовых размеров изрядно залежались, покрывшись ржой и пылью. Но на удивление они тоже оказались тесны. Незадачливый торговец почесал затылок и сказал:

– Эка беда! У вас, дядя Илья, не ноги, а подпоры каменные. Приходите завтра, может, батяня чего удумает. А хотите я носок обрежу: пальцы, вестимо, слегонца выпрутся, зато нигде давить не будет…

– А это что? – перебил Илья бойкого отрока, указывая на высокую жердину у забора, на верхушке которой болталась пара таких казистых сапог, что дух захватывало.

– Это мы для выставки повесили, чтоб проезжий народ издалече товар видел. Для того у них размер такой длинный. Батяня месяц тачал! А я жиром умащивал!

– Сапоги?

– Да нет, жердину.

– Зачем?

– Чтоб обувку ненароком не упёрли. Оно ж по скользкому залазить несподручно…

Не дослушав, Илья выхватил меч из ножен, высоко подпрыгнул (видать, ногам сапоги тоже приглянулись) и обрубил верёвку, державшую выставочный товар. Чоботки Чоботку пришлись в лад, будто Улыба приходил снимать с него мерку, а может, когда тачал, про Илью думал. А чему тут дивиться: как-никак Улыба ему друг лепший, а не птица залётная…

В мягкой обувке ноги не шли, а пели! Поэтому отвязав Бурушку, Илья показал пальцем на видневшийся вдалеке пригорок, за которым начиналась их делянка, и сказал:

– Скачи околицей, а я напрямки пёхом пойду: ноги размять. Возле того обрыва встретимся. Только там не балуй, а то одна коняга меня оттуда уже скинула…

Бурушка кивнул головой и послушно побрёл объездной дорогой. Торопиться он не стал, чтобы опосля не дожидаться. Большого ума конь Илье достался!

Проводив его счастливым взглядом, Илья сбежал к Оке по извивистой тропке, которую он долгие годы наблюдал в оконце. Он специально держался ближе к краю, чтобы, как и его закадычные друзья, чуток прибить траву-мураву. Из-за этого тропка сразу стала на шаг шире, а если точнее, на аршин. Потом Илья забрёл в Оку испить водицы. Вода оказалась вкусной, но сапоги её в себя всё же не пустили!

– Э-ге-ге! – закричал Илья от распирающей его радости и силы.

– О-го-го! – отголоском донеслось с зелёных холмов.

Хотя, может быть, это было не эхо, а Бурушка, которого распирали те же чувства…

У самой межи делянки их встретил верный Загрызай. Учуяв Бурушку, он вздыбил шерсть и грозно зарычал. От этого рыка все карачаровские тяжеловозы бросались врассыпную, потому что Загрызай отличался от волка только тем, что был раза в полтора крупнее. Но Бурушка убегать не стал. Он опустил голову и ударил в землю копытом. Удар был такой силы, что из земли забил родник. Загрызай всё понял и, перестав рычать, завилял хвостом. Правда, он сделал вид, что виляет своему молодому хозяину, но всё равно мир был восстановлен. И в этом мире Илья был первым, Бурушка – вторым, а грозный волкодав согласился на третье место, что, тоже, в общем, почётно.

Поискав взглядом родителей, Илья обнаружил их спящими под любимым дубом. Он хотел их разбудить, но вдруг подумал, что если маменька увидит его ходячим, то ещё ненароком помрёт от радости. Нет, надо бы её подготовить. Например, докорчевать пень, над которым ещё не меньше трёх дней бате трудиться надо. Тогда родители сперва поразятся пню, и на Илью у них меньше поражения останется!

Сказано – сделано! Богатырь накинул хомут на корень, торчащий из-под земли, и дёрнул – да малость силы не рассчитал. Пень пробкой выскочил наружу и чуть не пришиб спящего Ивана Тимофеевича. Зато всё остальное вышло как нельзя лучше. Маманя спросонок до того удивилась пню, валяющемуся рядом с мужниной головой, что даже не сразу заметила ходячего сыночка.

Зато потом было столько радостных слёз, что хватило бы грядку полить. Илья уже устал рассказывать свою дивную историю, а батя с маманей всё рыдали и всё просили рассказать ещё. Потом, немного упокоившись, маменька сказала:

– Это, Илюша, не простые калики были, а, видать, ангелы небесные!

А батяня ничего не говорил, а только тыкал заскорузлым пальцем в налитые силой сыновние ноги и восхищённо крякал. Бурушка ему тоже понравился, хотя конь тыкать в себя не дал, да и в седло не пустил.

– Хороша коняга, – наконец обретя дар речи, по-хозяйски одобрил Иван Тимофеевич. – Теперь мы за месяц все пни выкорчуем, а то Пеструха не ровён час – скопытится от натуги.

– Ошибаетесь, батя, – возразил Илья. – Мы их с Бурушкой за час оприходуем.

Но и он малость просчитался, потому как уже через полчаса на делянке ни одного пня не осталось. Илья так увлёкся, что под горячую руку выдернул ещё не срубленный дуб, который с перепугу рухнул не вбок, а прямёхонько на него. Хорошо, Илья шлем перед этим родителям показывал да снять забыл, а то бы не поздоровилось его богатырской головушке. Завидя такое, матушка вскрикнула, а батяня только крякнул и по-хозяйски сказал: