Кай Умански - Ведьма Пачкуля и сумасшедшие каникулы

— Слышите? — сказала Шельма, приставив ладонь к уху. — Какие-то странные звуки.

И верно. С моря доносился мерзкий гул, сопровождаемый звяканьем и грохотом.

— Гоблинская музыка, — мрачно сказала Пачкуля. — Видимо, мы приближаемся к «Гобболенду». Ну и какофония. Я так долго не выдержу. Ничего не остается. Придется воспользоваться магией.

— Нельзя же, — напомнила Шельма. — В Грязьеводске магия под запретом, или ты забыла? И потом, у нас все равно нет с собой волшебных палочек.

— Но мы же не совсем чтобы в Грязьеводске, правда? Мы в море! Это меняет дело, — возразила Пачкуля. — И палочка мне ни к чему, — прибавила она. — Я сварганю маленькое причальное заклинаньице, и лодка сама доставит нас на подходящую скалу. Мы высадим Лулу и вернемся домой как раз вовремя, чтобы увидеть триумфальное выступление Скотта.

— Только не это! — закричала Шельма. — Давай без импровизированных заклинаний. Не думай даже! Они же никогда не срабаты…

Но было слишком поздно. Пачкуля уже начала колдовать. Она размяла пальцы и крепко зажмурилась, чтобы сосредоточиться.

— Ну вот. Должно сработать. Что происходит?

— Мы тонем, — грустно сказала Шельма.

Они и впрямь тонули.

Пришло время очередного выпуска новостей о гоблинах. Сейчас они стоят на скале, смотрят на море. Они только что заметили кое-что интересное. Их лица оживились, в жилах забурлила кровь.

Им так нужен хоть какой-то повод для радости, ведь недавно с ними случилось нечто ужасное. Их мечты разбились вдребезги. Их худшие кошмары стали явью.

Гоблинов не пустили в «Гобболенд»!

Дело было вот как…

Нет. Хватит кромсать историю. После всего, что им пришлось вынести, они заслуживают отдельной главы.

— «Гобболенд»! Мы дошли! — выдохнул Пузан. И разрыдался.

Гоблины стояли, пошатываясь, и с благоговением таращились на высоченные ворота и гигантскую неоновую надпись. В лучших гоблинских традициях половина букв не горела, и надпись урезалась до просто «БОЛЕН» — но гоблины все равно не умеют читать, так что какая разница. Изнутри доносилось громыханье музыки, вой сирен и тонкие, пронзительные вопли.

— Ну что, — сказал Красавчик. — Вот оно, падни. Конец пути. Стали явью все наши как-их-там. Ну, кадтинки, котодые видишь, када спишь.

— Сны, — сказал Обормот, превзойдя сам себя.

— В моих завсегда полно аллигатодов, — не к месту сообщил Косоглаз.

— Чего ж мы ждем? — завопил Цуцик, прыгая на месте вне себя от волнения. — Пошли скодей! Пошли! Пошли!

Сердца их колотились от предвкушения. На стертых, гудящих ногах гоблины поковыляли к турникету на входе.

У ворот стояла маленькая темная будка. Из будки высунулась волосатая мускулистая Ручища и преградила гоблинам дорогу. На Ручище была татуировка в виде сердца, а поперек сердца надпись: МАМИЩЕ. Спорить с такой Ручищей как-то не хотелось. Такая Ручища только мамище мила.

— Билет, пожалуйста, — произнес скрипучий голос из недр будки. Пальцы-сосиски нетерпеливо задергались.

— Ч-ч-че? — удивленно переспросил Красавчик.

— Я сказал, билет, пожалуйста, — раздраженно повторил обладатель Ручищи.

— Би — че? Непонятно, — сказал Красавчик, растерянно озираясь.

— Чтобы войти, — пояснила Ручища, — нужен билет.

— Никто нам ниче не говодил про билеты, — возразил Красавчик. Он потихоньку начинал соображать, что к чему. — Скажите, падни? — он повернулся к остальным.

Все согласились, что ни про какие билеты они слыхом не слыхивали. Повисла напряженная тишина.

— Так вы дас пускаете или че? — наконец спросил Красавчик.

— Деньги есть? — спросила Ручища.

Торопливо вытряхнув карманы и рюкзаки, гоблины обнаружили немало интересных вещиц. Древние обертки от конфет. Стоячие носки. Завязанный тугим узлом обрывок шнурка от ботинка. Окаменелый яблочный огрызок. Английская булавка. Выхлопная труба от мотоцикла. Деталь от старого бельевого катка. Замызганные носовые платки. Три ржавых ключа. Фотография Цуциковой мамули. Гора пуха — хоть матрац набивай. Но деньги, увы, отсутствовали.

— Божет, в долг пустите? — в отчаянии спросил Красавчик.

— Нет, — сказала Ручища. — Либо показывай билет, либо гони монеты.

Гоблины просто не могли в это поверить. Разинув рты, они глазели на Ручищу, не пускавшую их в «Гобболенд». Вынести столько испытаний, прошагать столько миль — чтобы тебе сказали «пшел вон»? Это настолько ужасно, что не может быть правдой.

Тишину нарушил Свинтус. Он пронзительно зарыдал, бросился плашмя на землю и замолотил по траве кулаками. Словно по сигналу, Обормот начал тереть глаза кулаками и жутким голосом завыл. Косоглаз, Пузан и Гнус встали в кружок и принялись исполнять танец, известный у гоблинов как «Топот сытых по горло» — надо со всей силы наступать партнерам на ноги, одновременно рвать на себе волосы, бить в грудь кулаками и скрежетать зубами. (В идеале исполняться должен в полнолуние, но тут была крайняя необходимость.)

Цуцик с диким воплем ломанулся к высокому забору, за которым был «Гобболенд», и что было мочи врезал по нему кулаком.

Неожиданно кулак прошел насквозь.

— Сюды! — зашипел Цуцик. — Все сюды! Этот забор, кажись, делали гоблины. Глядите, лапа насквозь пдошла! Тепедь тут дыдка!

Действительно. Аккуратная дырка в форме кулака. Цуцик скорей приложил к ней глаз. О, что за дивное зрелище! От такого любой гоблин пустит слезу.

Цуцик увидел «Смертельную шапку» — гигантские качели в виде перевернутой шапки с помпоном, до отказа набитой хохочущими любителями острых ощущений. Шапка сделала полный оборот, и визжащие пассажиры посыпались вниз головами в заботливо приготовленное озерцо теплой, пузырящейся грязи.

Цуцик увидел тарзанку с чересчур длинным тросом. И американские горки с любопытной брешью на вершине. И спиральную горку — скатываешься вниз и влетаешь лбом в стену для пущего веселья.

Он увидел…

— Дай позыдить-то, — заныл Обормот и потянул Цуцика за свитер. — Ты вон уже сколько смотдишь. Моя очедедь.

— Нет, моя! — запротестовал Свинтус. — Я педвый пдишел.

— А вот и нет! Я педвый! — настаивал Обормот, повышая голос.

— Эй! — пророкотал голос Ручищи из будки. — Отошли от забора, мелюзга! Думаете, я вас не вижу? А ну быстро отошли. Два раза повторять не стану.

— Я только смотдел, — жалобно заныл Цуцик, неохотно отрываясь от дыры в стене. — Это свободная стдана.