Кай Умански - Ведьма Пачкуля, или Магия вредных привычек

— Фсе, кроме тебя. У тебя никого.

— Уж лучше никого, чем какой-то хомяк. Нет уж, егшеибочки!

— Я не есть какой-то хомяк.

— Брось, парень, все хомяки одинаковы. А теперь ступай, да поживей, а не то как наподдам напоследок. И так угрохала на тебя кучу времени. Давай, проваливай, и наймись-ка лучше к кому-нибудь домашним питомцем.

— Уууууййййяяяяааааааа!

Ночную тишину пронзил душераздирающий вопль. Пачкуля завертелась волчком на одном месте, зажав рукой мочку левого уха, горевшую огнем от острой нестерпимой боли. Обычно такая боль бывает, когда вам в ухо всеми зубами вцепляется хомяк. Собственно говоря, именно это и приключилось с Пачкулей.

— Ой-ей-ей-ей-ей, — стонала ведьма, жадно глотая ртом воздух и не переставая скакать на одном месте. Она тщетно пыталась скосить глаза и сбить рукой маленький меховой комочек, который болтался у нее под ухом вне поля ее зрения. — ОЙ-ЕЙ-ЕЙ! УДИ! ОЦЕПИСЬ! ЩАЖЖЕ ОЦЕПИСЬ!

Хьюго не отпускал.

— УДИ, говорю! ОТЦЕПИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ ИЛИ Я ПРОВЕРНУ ТЕБЯ ЧЕРЕЗ МЯСОРУБКУ! Я СДЕЛАЮ ИЗ ТЕБЯ ФАРШ, УЖ ПОВЕЕЕЕЕЕРЬ…

Хьюго не отпускал.

— ХОЧЕШЬ СТАТЬ ХОМБУРГЕРОМ? ХОЧЕШЬ? Ыыыыы! — жалобно ныла Пачкуля сквозь стиснутые зубы, не переставая приплясывать на месте.

Хьюго не отпускал.

— Ну пожалуйста, — захныкала Пачкуля, меняя тактику и переходя от угроз к мольбам. — Отпусти, и я дам тебе хлебных крошечек. Целую гору! А еще яблочный огрызок, обещаю! ОБЕЩАЮ!

Хьюго не отпускал.

Пачкуля еще немного покружила по комнате, а Жаба-в-кляре даже зааплодировала, потому что ей показалось, будто ведьма решила потанцевать.

— Я НАЛОЖУ НА ТЕБЯ ЗАКЛЯТЬЕ! ВОТ УВИДИШЬ! ЕЩЕ КАКОЕ! — яростно заверещала Пачкуля и принялась рыться в памяти в поисках подходящего заклинания по удалению хомяков с ушей. Но все ее усилия оказались напрасны. Ничего такого ей на ум не приходило, а в голове вертелась одна единственная мысль: МНЕ БОЛЬНО!

— Что ты от меня хочешь? Что? ЧТО? — сквозь слезы провыла ведьма.

— Испытание, — проговорил Хьюго настолько отчетливо, насколько позволяло это сделать Пачкулино ухо, которым был забил его рот. — Испытательный срок. Потом ты решать, хорош я или нет.

— Ладно, ладно! Твоя взяла! Сдаюсь!

К ее великому облегчению, Хьюго разжал челюсти и легонько плюхнулся ей на плечо.

— Прошу меня простить, — вежливо извинился он, потом проворно скатился по руке и спрыгнул на пол, где тут же начал принюхиваться в поисках крошек.

Пачкуля бросилась к раковине, чтобы поскорее приложить к пылающему уху смоченный грязный лоскут. Щеки ведьмы горели от стыда румянцем. К счастью, ее позора никто не видел и можно было не беспокоиться о том, что по лесу поползут слухи, будто ее покусал бешеный хомяк. Правда, она не учла Жабу. А зря! Едва придя в себя, та первым делом растрезвонила о приключившемся кошмаре по всей округе.

Хьюго тем временем шнырял по полу между горами битой посуды и набивал щеки всякой съестной всячиной, какая только попадалась ему на глаза.

Жаба улучила момент и, воспользовавшись щелью в стене, сбежала. Ушлепала прямиком в темную ночь, оставив позади себя лишь масляные лужицы на дощатом полу.

— Гнусный шантаж! Я поддалась на шантаж какого-то хомяка, — ворчала Пачкуля, промокая покусанное ухо.

— Точно, — довольно подтвердил Хьюго. Он как раз вылез из-под расколотой миски и держал в лапках подгоревшую гренку. — Но ты сама винофата. Ты гофорить слофо, которое я не любить.

— Что еще за слово?

— Домашний питомец. Но Хьюго не есть домашний питомец. Дай рассказать. — Хьюго уселся поудобнее перед камином на куче старого тряпья и, прежде чем начать свой рассказ, с наслаждением вгрызся всеми зубами в гренку. — Там, откута я приехать, фсе хомяки — домашние питомцы. Фесь мой семья — домашний питомец. Браты, сестерья, мать, отец — фсе, фсе, как один. Стыт и посор!

— А ты откуда? — полюбопытствовала Пачкуля.

— Из Хамстердама, расумеется. Так фот: фесь мой семья жить в клетке и целый день бегать ф глупый колесо. Расфе это жизнь? Иногда их вынимать, штобы погладить. Только не меня. Когда меня гладить — я кусать, фот так. Я не питомец!

— Да слышали уже, — пробормотала Пачкуля, выискивая тюбик «Моментальной всеисцелительной мази».

— И тогда я разработать план, — продолжал Хьюго. — Я решать качать мускулы: я много кушать орехи, отжиматься и тренирофаться в колесо. Я становиться сильный. Однажды ночь я расдвигать решетка и отправляться на поиски своя судьба. Я иметь многие приключения. Хотеть послушать?

— Нет, — угрюмо буркнула ведьма, все еще роясь по шкафам в поисках тюбика. — У меня и без того ухо отваливается.

— Зря. Уферен, ты полюбить моя история. Отвашный грызун софершать побег из темница, штобы бороться за прафое дело.

— Какое еще правое дело?

— Прафа хомяков!

— Что-то я не заметила, чтобы вас притесняли.

— Нас не брать на работу. Это есть неспрафедлифость!

— На какую такую работу?

— Помощникоф ведьмоф.

— Ах, это… Видишь ли…

— Фсе-о-о! Дофольно с меня твоих «видишь ли»! У меня, может… как это сказать… призфание! Ты обещать мне испытательный срок! Расскажи мне про моя работа.

Пачкуля горестно вздохнула. Она только сейчас обнаружила, что сбежал основной ингредиент ее ужина. К тому же у нее по-прежнему нестерпимо ныло ухо, а тюбик с «Моментальной всеисцелительной мазью» как сквозь землю провалился. В довершение ко всему она чувствовала себя настолько разбитой, что на дальнейшее сопротивление сил уже не осталось.

— Ладно, будь по-твоему. Значит, так: во-первых, будешь помогать мне с колдовством. Будешь доставлять почту, шпионить помаленьку, ябедничать, ну и все такое прочее.

— Чудненько! — с энтузиазмом отозвался хомяк. — Хьюго обошать фсякий фредность!

— Имей в виду, я беру тебя только на испытательный срок, и ты должен будешь меня слушаться. Не стану скрывать, ты вовсе не тот, кого я искала.

— У тебя нет фыбор. Я есть единстфенный кандидат, расфе нет?

— Пока, — ответила Пачкуля. — Но думаю, уже завтра меня завалят предложениями.

— Это нафрят ли, — усомнился Хьюго. — Прошу меня простить, но ты есть самый пахучий фонючка из фсех.

— Ну что ты, вовсе нет, — засмущалась Пачкуля, польщенная комплиментом.

— Ты расрешать мне свать тебя Душечка?

— Разумеется, нет. Для помощника звучит слишком фамильярно. Согласись, но ты всего-навсего мой слуга. Так что будешь обращаться ко мне «О моя госпожа».

— Идет, — согласился Хьюго. — Ну-с, где я ложиться спать, о моя госпожа?

— Почем я знаю! По мне так лучшее для тебя место там, где я смогу раздавить тебя, когда наутро встану с постели, — съехидничала Пачкуля.

Однако в душе она ликовала. Обращение «О моя госпожа» ей ужасно понравилось. Оно звучало исключительно торжественно.