Тимофей Веронин - Современные писатели – детям (сборник)

– У вас, многоуважаемый, деп-рес-сия!

Пес немножко испугался сложного слова, но не забыл записать в блокнот – он всегда заучивал новые длинные слова, чтобы однажды стать профессором.

Доктор дал ему рецепт и бутерброд с колбасой. Потому что на голый желудок нельзя начинать лечение.

Пес развернул бумажку и прочел:

– Укусить прохожего – три раза в день.

Загнать кошку на дерево – утром, после обеда и вечером.

Десять капель валерьянки – перед сном.

Пес грустно вздохнул, потому что именно эти вещи он не любил делать больше всего на свете!

И вот, вместо того чтобы сесть у окна, зажав в одной лапе ручку, а в другой – лист бумаги, и писать стихи, глядя, как осенние листья один за другим слетают с дерева и вальсируют в пасмурном небе, пес отправился кусать прохожих.

Только он нарочно шел пустынными дорогами. Чтобы никого не кусать. Так он добрел до пруда в городском парке. В пруду плавали утки, а незнакомая бабушка с добрым лицом бросала в воду хлебные крошки.

– Здравствуйте, – поздоровался пес. Он был вежлив и не стал бы кусать без спроса. – Разрешите вас укусить?!

Бабушка очень удивилась, у нее даже очки слетели с носа в пруд, и она сама чуть не упала в воду вслед за очками.

«Никогда! Никогда, – сказала про себя бабушка, – я не встречала таких псов! Никто не просил у меня разрешения укусить меня. Какой милый, вежливый пес!»

Грустному псу сразу же расхотелось кусать такую добродушную бабушку. Если бы она была злой – другое дело, а добрых бабушек кусать нельзя.

– Давайте я вам лучше помогу уток кормить, – предложил пес.

Перед сном он выпил валерьянки, но все равно промечтал до полуночи, прислушиваясь, как ветер шепчется с деревьями за окном и тихонько стучит в окно дождевыми каплями.

На следующий день он решил с утра погонять кошек. Пес взял зонтик со сломанной ручкой – свой любимый зонтик с узором из желтых листьев и отправился на прогулку. Под деревом в парке сидела большая полосатая кошка, такая большая и такая полосатая, что пес принял ее за тигра. И сразу расхотел за ней гоняться. Но он вспомнил про доктора и с грустным вздохом шагнул к кошке.

– Гав, – сказал пес.

Кошка, которая была на самом деле сбежавшей из зоопарка тигрицей, удивилась.

«Никогда, – сказала про себя тигрица, – никогда и никто не отваживался сказать мне „гав!“. Какой храбрый пес!»

А пес подумал, что таких бесстрашных кошек нехорошо гонять. Трусливых еще можно, а вот бесстрашных нельзя.

И он вежливо проводил ее до станции метро, потому что большая полосатая кошка, которая была на самом деле тигрицей, собиралась уезжать домой на юг.

Пес снова пошел к доктору сказать, что такое лечение никуда не годится. А еще в надежде, что его угостят колбасой.

Только он не знал, что бабушка, которая кормила уток в парке, приходилась родной бабушкой его доктору. Она в это время как раз принесла ему бутерброды.

– Здравствуйте, – сказал пес.

– Какой вежливый пес этот твой пациент, Феденька!

Доктор даже забыл сказать «так-так». Он смутился, потому что все его звали Федор Федорович и только бабушка Феденькой.

– Вы, Мария Петровна, не мешайте мне лечить пациентов.

– А ты его, Феденька, неправильно лечишь. Ты его плохим вещам учишь: гонять котов и кусать бабушек.

– Так все здоровые псы делают! – воз мутился доктор Федор Федорович.

– Так делают невоспитанные псы. А этот пес умный и вежливый. Ты лучше пропиши ему полкило докторской колбасы в день съедать!

Федор Федорович поворчал немного, но написал в рецепте: «Колбаса докторская, 500 грамм, принимать каждый день». Потому что бабушек надо слушаться, они много прожили и знают все на свете, даже то, что грустные псы умеют разговаривать.

И тут пес сразу же пошел на поправку. Правда, он не бросил сочинять стихи и слушать песню дождя по ночам, но он стал профессором и даже получил докторскую степень.

А все потому, что он лечился колбасой не какой-нибудь, а докторской!

Ты, сынок, часто просишь меня рассказать что-нибудь из моего детства. Из моего такого далекого, почти совсем забытого детства. Думаешь, я помню это свое детство? Ох, сынок мой, коротка человеческая память! Дошкольного детства я вообще не помню, только какая-то скала у моря и плеск волн – мы ездили с родителями на море, когда мне было года три. А школьное детство – это только ряд тусклых утр, когда бредешь в школу, где серо, как в ведре уборщицы. А потом сиденье дома – а я ох как много сидел дома один. Или какое-то пустое гулянье с друзьями между плечистыми многоэтажками. Впрочем, один период в моем детстве был особым. Тогда-то и случилось со мной то, о чем непременно стоит тебе рассказать, только это слишком невероятная и странная история. Однако, пожалуй, лишь об этой истории я и вспоминаю, когда думаю о своем далеком, смутном и загадочном детстве, о том детстве, о котором просишь ты меня рассказать, мой мальчик.

Что же тогда случилось? Длилось все не больше полугода, а пожалуй, и меньше, так – несколько месяцев. Мама моя тогда много работала, писала диссертацию и почти всегда пропадала в библиотеке. Кроме того, она была корреспондентом в газете и время от времени уезжала на два-три дня в командировки. А папа мой должен был уехать по работе на целый год куда-то очень далеко, чуть ли не в другую страну. И к нам приехала тетя Лиза. Маленькая, худая, с короткой стрижкой. Она была папиной троюродной сестрой и жила в Ленинграде. Уж не знаю, что у нее случилось, – но почему-то в родном городе ей негде было жить, и папа позвал ее к нам быть чем-то вроде няни. Как я теперь понимаю, она была очень несчастным и необычным существом. Лет ей было пятьдесят или даже больше. Она в свое время была чем-то сильно напугана, и в ее глазах так и остался этот страх и еще упорство. Словно она с этим своим страхом упорно и постоянно боролась. Она много кашляла, очень любила стихи и часто их читала себе под нос. А еще у нее была старая, засаленная тетрадка, где меленьким крючковатым почерком было записано множество стихотворений поэтов, которых в те времена найти было очень трудно. Ведь многих авторов не публиковали. Она умела красиво рисовать тушью, а еще акварелью, но лучше всего мелками. Кроме того, она ужасно много ела каких-то редких, крохотных и ужасно вкусных карамелек, всегда пахла этими карамельками и чуть не каждый день давала мне их целую пригоршню (они были старые, со стертыми картинками на фантиках, тетя Лиза привезла их целый мешок из Ленинграда). Мой папа был борцом за здоровый образ жизни и считал сахар белым врагом человечества. Он в первый же день запретил тете Лизе давать мне эти карамельки, но она все равно старалась незаметно засунуть мне в карман с десяток конфет. Мама говорила, что тете Лизе пришлось пережить очень трудные времена, и от слишком тяжелой жизни она стала курить, а потом бросила, но ей все равно очень хотелось курить, и, чтобы не курить, она сосала карамельки. Я, конечно, не мог понять, почему от тяжелой жизни курят и почему карамельки помогают, но, конечно, быстро полюбил тетю Лизу и с ее кашлем, и стихами, и смехом, и какой-то энергичной смелостью, и с этим вот карамельками. Из всех стихов, которые часто декламировала тетя Лиза, когда расхаживала по комнате, вернувшись с балкона, где любила подолгу стоять, смотреть на город и сосать свои конфетки, мне больше всего запомнилось стихотворение: